Злой
Шрифт:
В полумраке ворот перед его глазами снова возникла страшная немая сцена под кривыми чёрными заборами улицы пригорода. Зажатое десятью мускулистыми руками, могучее тело оседало под ударами железных газовых труб, извивалось без стона у его ног, когда он, Меринос, топтал его в безудержной ярости..
«Нет, нет! — подумал он с внезапным ужасом. — Это невозможно! Ведь он уже не дышал — мы же проверили… Об этом даже писали в газете».
— Этот человек умер… — повторил он с таким огромным облегчением, что Метеор удивлённо посмотрел на него.
—
— Всё в порядке, — ответил Меринос совершенно спокойным голосом, — ты свободен. Я еду к Кудлатому. Слушай, Юрек, — добавил он спустя минуту, — приготовься в ближайшее время к большим делам. После этого отправишься в долгосрочный отпуск.
— Можете на меня рассчитывать, пан председатель, — преданно ответил Метеор. В эту минуту он даже верил, что для Мериноса готов на любые жертвы. Но через несколько минут подумал, что ему не так уж необходимы какие-то большие дела или дорого оплаченный отпуск и что он, Метеор, предпочитает дела мелкие, но надёжные, не связанные с ненужным риском. Метеор только вздохнул с тихим отчаянием, ибо, к его сожалению, решал всё не он.
Они вдвоём вышли из ворот, и Меринос направился в сторону Маршалковской. Перешёл Пружную, свернул на улицу Багно и зашёл в какие-то обшарпанные невысокие ворота. Миновал первый двор и остановился перед будкой из старых почерневших досок, открыл огромный замок. Над замком висела табличка с надписью: «Кооператив “Торбинка” — склады».
Меринос спустился по узенькой лестнице вниз. Там открыл второй замок, висевший на тяжёлой железной двери. Закрыв за собой эту дверь на ключ, долго шарил в темноте рукой, пока не нашёл выключатель. Блеснула маленькая лампочка, тускло осветившая низкий большой подвал, заполненный ящиками, коробками, огромными вязанками распиленных дощечек. Все углы подвала загромождали самые разнообразные предметы: части разобранных машин, автомобильные шины, груда макулатуры, старая проволока, сотни пустых грязных бутылок.
Всё вместе производило впечатление полного бедлама, но Меринос уверенно передвигался в этих «джунглях» по каким-то только ему известным ходам. Добравшись наконец до стены, он толкнул спрятанный в нише рычаг: вся стена, вместе с полками на ней, легко сдвинулась и повернулась на оси. Меринос дотронулся до выключателя — и темнота залила подвал. Через щель в сдвинутой стене он вошёл в ещё один, слабо освещённый глубокий подвал. Оттуда доносилось невнятное злобное бормотание.
Генек Шмигло ждал в вестибюле огромной пекарни. «Какой аромат! — растроганно думал он. — Сюда надо водить детей, а не в парк».
Дверь открылась, и вошёл Фридерик Компот — розовый, весь в муке, в белом переднике и высоком пекарском колпаке. Он выглядел, как добрый повар Ронделино при дворе короля великанов из детской сказки. Только крестики пластыря на его круглом как луна лице да коричневый синяк под левым глазом свидетельствовали о том, что этот сказочный герой недавно имел столкновение с жизнью.
— Евгениуш, — с
— Ну, как там было? — нетерпеливо спросил Компот.
— Всё по плану, — ответил Генек. — Я говорил так, как мы условились. Когда нам нужно быть на месте?
— Не раньше, чем через неделю, — в голосе Компота звучало сожаление.
— Знаешь, Фредек, — взволнованно сказал Шмигло, — с той ночи я как будто начал новую жизнь. Словно ухватил, как бы это выразиться, что-то очень важное за самый хвост.
— Евгениуш! — восторженно воскликнул Фридерик Компот. — Ты высказал мои самые сокровенные мысли, хотя сделал это довольно-таки грубо. До сих пор, — продолжал он, впадая в задумчивость, — я был только поэтом, создавал поэмы и баллады, сонеты и стансы…
— Поэтом? — удивился Шмигло. — Я думал, что ты кондитер.
— Евгениуш! — с тихим упрёком возразил Компот. — Неужели ты не понимаешь, что можно создавать лирические пончики, поэмы-эклеры, трубочки-сонеты с кремом? — Говоря это, он поднял на огромной ладони маленькое, замечательно глазированное пирожное, действительно, словно по волшебству, превратившееся в настоящее произведение искусства под нежным прикосновением его пальцев. Генеку вдруг показалось, что он маленький мальчик и впервые в жизни стоит на Рождество рядом со сказочно освещённой ёлкой.
— А теперь, — в голосе Компота зазвенела медь, — после той ночи я почувствовал новое призвание, какой-то могучий голос постоянно зовёт меня: «Фридерик, вставай, иди за этим человеком и борись!» Я мечтаю ещё раз встретить того человека. Увидеть его лицо, понимаешь? — задумчиво добавил он.
— Да-а-а… — ответил Шмигло, — что тут непонятного? Я уже несколько ночей не сплю, кручусь на топчане и вздыхаю. Галина даже думает, что я влюбился, изменяю ей и ужасно ругается со мной за столом. А я всё прикидываю, как бы встретить этого человека, увидеть его.
Низенький чёрный «ситроен» бесшумно остановился возле ворот больницы в Очках. Из машины вышел поручик Дзярский, на ходу бросив шофёру:
— Подождите здесь.
Он вошёл в ворота, протянул руку с удостоверением к окошку, за которым сидел швейцар.
На первом этаже главного корпуса Дзярский с минуту расхаживал взад-вперёд по широким облицованным чёрно-белым кафелем коридорам. В серо-белой перспективе замаячила, наконец, небольшая белая фигура. Дзярский, вздохнув, двинулся ей навстречу.