Злые вихри
Шрифт:
Нина, совсмъ разстроенная сидла возл кровати Ольги, сторожа ея сонъ, когда у двери спальни появилась фрейленъ Хазенклеверъ и поманила ее пальцемъ.
– - Баришня, пожалюйте!-- многозначительно произнесла она.
Нина подошла къ двери.
– - Васъ спрашивайтъ...
– - Кто?
– - Ihre Fra`u Tante...
Нина вышла въ переднюю и разглядла грозное лицо Марьи Эрастовны.
– - Бери пальто и -- маршъ за мною!-- повелительнымъ «военнымъ» голосомъ произнесла та. А затмъ прибавила:-- Ну, безъ разсужденій, теб здсь, матушка, не мсто...
Нина,
– - Тетя, войдите,-- спокойно сказала она, взяла Марью Эрастовну за руку и почти силой втащила ее въ первую Ольгину комнату.
Она приперла дверь спальни и горячимъ шопотомъ разсказала все, что узнала отъ Ольги.
Марья Эрастовна слушала строго, но внимательно. Выслушавъ все до конца, она сказала:
– - Хорошо, но все-же тутъ теб не, мсто. Ей нужна опытная сидлка. Вспомни, вдь, я взяла тебя на свое попеченіе, я общала твоимъ отцу съ матерью слдить за тобою... въ какое же положеніе ты меня ставишь!.. Пожалуйста, не упрямься, подемъ!
– - Все это такъ, тетя,-- отвтила ей Нина.-- мн, вотъ, и самой здсь тяжело...Только я все-же сдлаю то, что надо. Вдь, эта несчастная Ольга совсмъ одна, она одна на цломъ сьт, у нея никого нтъ, и если я не буду при ней, пока она не поправится... да она умретъ отъ отчаянья въ своемъ одиночеств! Наемная сидлка не дастъ ей того, что могу дать я... вдь, я знаю ее съ дтства, и она все-же меня любитъ... Я одна еще могу помочь ей подняться посл всего этого... Она меня не заразитъ и не испортитъ, а если я не сдлаю для нея того, что приказываетъ мн Христосъ -- вотъ тогда я буду очень гршна, заражена, испорчена!.. Такъ не сердитесь на меня, тетя, не мшайте мн.
Марья Эрастовна соображала и видла, что Нина «занеслась», и что съ этой почвы ее не сдвинешь.
– - Ну вотъ что,-- наконецъ, сказала она:-- длать нечего,-- разъ ужъ я имла глупость отпустить тебя сюда, сиди тамъ съ нею, а я сейчасъ-же поду, отыщу и привезу сидлку.
XXIX.
Нина, конечно, поставила на своемъ и, несмотря на присутствіе опытной сестры милосердія, присланной изъ Общины, вс дни проводила съ Ольгой. Она узжала домой только поздно вечеромъ, когда больная засыпала.
Не только чувство нравственной брезгливости относительно Ольги, безслдно прошло въ маленькой княжн, но она испытывала теперь къ этой несчастной двушк почти материнскую нжность. Она подолгу ласково глядла на нее ясными синими глазами, совсмъ по-дтски улыбалась ей, а когда Ольга начинала говорить и волноваться, закрывала ей ротъ рукою и требовала безусловнаго повиновенія.
– - Милочка, лежите спокойно и молчите,-- объявляла она:-- а то я разсержусь не на шутку и уду!
Она ужъ видла и чувствовала, что ея присутствіе, ея ласковый голосъ, улыбки, всякое ея движеніе доставляютъ Ольг удовольствіе, развлекаютъ ее, отводятъ отъ мрачныхъ мыслей.
Самое тяжкое въ положеніи Ольги теперь, дйствительно, было одиночество, сознаніе покинутости, и вотъ это-то сознаніе стихало и забывалось отъ прикосновенія
– - Ну что? какъ сегодня? лучше?-- спрашивала княжна по утрамъ, входя въ первую комнату и снимая шляпку.
– - Конечно, лучше,-- добродушно улыбаясь, отвчала ей толстуха «сестра», съ первой-же минуты влюбившаяся въ «эту милушку, эту умненькую «золотую куколку», какъ она называла ее и Ольг, и Саш, и даже Генріетт Богдановн Хазенклеверъ, благородное негодованіе которой уже замтно стихло.
– - Конечно, лучше,-- повторяла она:-- только мы ужъ скучать было, начали: вдругъ, молъ, наша барышня-красавица не прідетъ. То и дло съ часами справлялись... А теперь, какъ взошло наше красное солнышко, такъ еще лучше будетъ -- въ минутку совсмъ поздоровемъ...
– - Это я-то «красное солнышко», сестрица? Разв я рыжая?-- весело говорила Нина и спшила въ спаленку Ольги.
– - Вотъ и я... вы думали, я заспалась? Ничуть! Проснулась я рано и давно ужъ выхала изъ дому, только по дорог кое-куда захала,-- щебетала она, цлуясь съ Ольгой и гладя ее по голов какъ малаго ребенка.-- Вы думаете, я съ пустыми руками? Извините, ошибаетесь, въ трехъ магазинахъ была... Посмотрите-ка!
Она убгала въ переднюю и возвращалась съ громадными апельсинами, съ конфетами, съ душистыми цвтами...
Бдныя, унылыя и закопченныя комнатки сразу оживлялись. Пахло свжими цвтами, раздавался звонкій смхъ Нины. «Сестрица» молодла и принималась разсказывать двушкамъ разныя интересныя вещи. Она многаго навидалась на своемъ вку и даже «была на войн».
Кончалось тмъ, что Ольга, сначала молчаливая и разсянная, мало-по-малу заинтересовывалась -- и сама смялась. Въ такихъ пріятныхъ бесдахъ «о страшномъ, състномъ и домашнемъ» проходилъ весь день.
Пріхавъ утромъ въ воскресенье, Нина застала Ольгу сидящей на диванчик, въ первой комнат. Она была еще очень слаба; но глаза стали совсмъ живыми. Въ этотъ день Нина не осталась до вечера, а ухала къ обду домой, ухала на свиданіе съ другимъ «больнымъ», о которомъ не переставала думать...
Аникевъ явился къ обду, но такой блдный, усталый и, видимо, совсмъ разстроенный, что у Нины упало сердце, когда она на него взглянула.
Дла его ни въ какомъ отношеніи не улучшились, и каждый новый день только ухудшалъ ихъ. Наканун онъ съ утра похалъ въ Царское и пробродилъ тамъ до вечера, надясь такъ или иначе увидть Соню. Но онъ не усплъ въ этомъ.
Спасительный deus ex machina относительно Снжкова тоже оставался ней тмъ же, заключаясь въ предложеніи Николая Александровича. А между тмъ, Аникевъ упорно отгонялъ отъ себя мысль о необходимости разстаться со своимъ любимымъ старымъ гнздомъ, завщаннымъ ему матерью.
Алина продолжала привлекать его, но каждый разъ онъ уходилъ отъ нея все съ большей и большей тоскою. На душ было совсмъ противно, и внутреннее недовольство самимъ собою, презрніе къ себ быстро возрастало. Все это подйствовало на его здоровье. Онъ просыпался по утрамъ совсмъ разбитымъ. По временамъ сильно болло сердце и кружилась голова.