Змееловы (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Покупать змей на золото? — воскликнула Вера Петровна.
— Вот именно, — усмехнулась Кравченко.
— Не понимаю, — пожала плечами следователь. — Ну ладно. Скажите, а нельзя создавать искусственные препараты, заменяющие змеиный яд?
— Пока — нет. Змеиный яд — сложнейшее белковое соединение. А человечество еще не умеет синтезировать куда более простые белки. Ведь нет искусственного хлеба или сахара.
— Какова стоимость сухого змеиного яда?
— Это зависит от вида.
— Ну, например, яд гадюки?
— Около полутора тысяч рублей за один грамм сухого яда.
— Вот
— Должны были послать в Таллин. Там делают лекарства из яда.
— Как это осуществляется конкретно?
— Сухой змеиный яд посылается по месту требования и только по присланной заявке. Кроме фармакологии, он нигде практического применения не имеет.
Седых задумалась. Потом сказала:
— Но ведь его еще можно использовать и для преступных целей? Убийство, например?
— Как вы сами понимаете, это слишком дорогой способ убийства, — горько усмехнулась Кравченко.
— Сколько получают змееловы за свою работу?
— За отловленную кобру — 30 рублей. За гюрзу — до 25, в зависимости от величины. За одну гадюку они получают три рубля. Отловить пять гадюк в день под силу средней опытности змеелову. А есть такие, что за сезон отлавливают три тысячи… Я не вижу смысла нашим змееловам красть яд: все равно что у самого себя… Потом, это значит украсть у тысяч людей здоровье! Мы же говорим каждый день о морали…
— Это верно. И все-таки кто-то сделал это. Люди бывают разные.
Анна Ивановна тяжело вздохнула:
— Это верно, люди разные бывают.
— Что вы можете сказать о членах экспедиции?
— Это прекрасные, честные ребята! — горячо воскликнула Кравченко. — Каждый из них мог поехать ловить змей в Среднюю Азию, где их ждал хороший заработок. Места обитания змей там известны. — Кравченко взяла сигарету и стала чиркать зажигалкой, но та не загоралась. Тогда она смяла сигарету и бросила в пепельницу. — И вот эти люди приехали сюда, в Сибирь, не зная наверняка, смогут ли хорошо заработать. Мы ведь оплачиваем им только дорогу. Здесь они содержат себя сами. И поехали они сюда, потому что поверили в мою идею, она стала нашей общей целью…
— Я вас понимаю, Анна Ивановна, — мягко остановила ее следователь. — Но вы обратились к нам потому, что у вас пропал яд. Труд всего коллектива. Верно?
— Да, — согласилась та.
— И это поставило под угрозу ваше имя?
— Не в имени дело, — махнула рукой Кравченко. — Идея…
— Во всяком случае, вам после этого будет трудно добиться расширения эксперимента?
— Считаете, что экспедицию прикроют?
— Что-то в этом роде, — кивнула Вера Петровна.
— А ведь это действительно так! — как бы осознав весь смысл происшедшего, воскликнула Кравченко. — Экспедицию разрешил директор на свой страх и риск. И вопреки, в общем-то, мнению большинства людей, от которых это зависело… — Анна Ивановна устало опустила голову на руки, обхватив лоб пальцами, и добавила, словно самой себе: — Ужасно то, что главным аргументом против этой моей затеи был вопрос учета и хранения яда…
— Как вы платите людям?
Кравченко выглядела так, словно на нее вдруг навалилась огромная тяжесть, которую
— Лаборанты у нас получают оклад. Ну, еще надбавку за вредность, полевые и так далее. Змееловам мы платим за количество отловленных змей по принятым ценам плюс дорога в оба конца, как я уже говорила.
— Они хорошо заработают в экспедиции?
— Теперь-то с уверенностью можно сказать, что хорошо. На днях мы натолкнулись на ареал змей с большой плотностью обитания. Сорочий мост называется. Да, заработают они очень хорошо. Но не забудьте, они рискуют жизнью. Нельзя завидовать их деньгам…
— Я понимаю.
— А я не могу понять: кому пришло в голову воровать яд? Не могу, и все!
— Вы можете поручиться за каждого?
Анна Ивановна посмотрела в глаза следователю долгим грустным взглядом:
— Даже после всего того, о чем мы с вами здесь говорили, — да, могу.
— Вы подбирали состав экспедиции?
— Степан Азаров. Я ему верю так же, как себе. До сего времени он был бригадиром. Но после случившегося отказался, как мы ни уговаривали. Теперь бригадир Клинычев.
— Значит, у вас никаких подозрений нет?
— Нет.
— Я думаю, на сегодня хватит, — предложила Вера Петровна.
— Да, да. — Кравченко растерла лоб пальцами. — Мне все нужно осмыслить. Разобраться. Вспомнить. Вот-вот, вспомнить.
21
Когда Геннадий работал в утро, Вера Петровна возвращалась позже него.
В квартире ему одному не сиделось. И хотя они жили в четырехэтажном доме, жильцы сохранили крестьянскую привычку коротать время во дворе. Поэтому особой заботой всех жителей пользовались деревянные скамеечки, врытые в землю около подъездов и всегда свежевыкрашенные. Вечерами они никогда не пустовали.
Завидев жену, Геннадий, в своих неизменных галифе, оставшихся от военной службы, и в застиранной, но опрятной ковбойке, как обычно, поднялся навстречу, и они медленно, молча прошли к себе, на последний этаж. Теперь он уже не спустится вниз: они были вдвоем.
Вера Петровна тут же стала собирать на стол, разогревать обед. Так у них повелось — это делала только она, какой бы усталой ни приходила.
Сидя напротив мужа, спокойного, молчаливого, она думала о том, что поступила когда-то опрометчиво, выбрав профессию следователя. Геннадий не умел готовить. Не умел, а скорее не любил возиться с рубашками, майками, носками, платками, даже когда жил один. И теперь все делала Вера Петровна. Ей нравилось его пренебрежение к хозяйству. Она же любила хозяйничать, ухаживать за ним.
Выезжая в командировки, она часто ловила себя на мысли о нем, как он там один, в их тихой квартире. Ей казалось, что она обкрадывает его в эти часы и он ужасно растерян и обижен на нее.
С самого начала Вера Петровна заметила, что Геннадий в ее отсутствие дома не ест. Она спросила: почему?
— Федор заходил. Пошли в столовую. Пиво пили.
Потом она поняла, что муж без нее не воспринимает их дом. Это ее обрадовало. И еще она поняла, что он очень серьезно относится к семье.