Змееловы (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Хорошо. Вы еще что-нибудь о Гридневой не помните?
— Не знаю, удобно говорить или нет…
— Смотрите сами.
— Как-то она переодевалась, я заметила: белье у нее заграничное. Нет, не такое, как у нас продают. У нас в универмаге тоже есть чехословацкое, гэдээровское… А у нее совсем особое. На трусах сзади обезьяна нарисована и не по-русски написано…
— Обезьяна, говорите? — улыбнулась Вера Петровна. — Это бывает. Человек в Москве живет. Там в магазинах много заграничных товаров.
— Я бы такие
— Зина, а что, Азаров при больших деньгах?
— Степан Иванович? Что вы! Деньги у него не держатся. Как только получит, сразу спускает все. Отсылает старикам и… — Зина замялась, — жене тоже. Поедем в город, а он норовит заплатить за всех. Вот Клинычев лежал в больнице, Степан Иванович не знал, что и купить ему, за раз рублей двадцать пять истратил… А недавно даже у Анван одалживался, чтобы родителям послать.
— А как сейчас у вас в экспедиции? Работаете?
— Работаем, — вздохнула Зина. — Как же иначе? Только переживают все очень. Анну Ивановну жалко. И Степана Ивановича тоже.
— Хорошо, Зина. Мы еще, если будет надо, встретимся. Только сами понимаете, здесь мы о разном говорили…
— Понимаю, товарищ следователь. Я никому ничего не скажу. Да и незачем…
— Тогда на сегодня все.
…Вскоре у Веры Петровны состоялся очередной разговор с Холодайкиным. Ознакомившись с материалами дела, врио прокурора остался недоволен темпами расследования.
— Заносит вас, Вера Петровна. Много разговоров. Допрос надо вести конкретнее. Поверьте мне, я тридцать лет на страже закона…
— Мне кажется, главное — установить контакт с допрашиваемым. Человек раскрывается тогда, когда он чувствует, что с ним говорят искренне, затрагивают близкую ему тему…
— И говорит то, что надо ему, а не вам как следователю, — перебил Алексей Владимирович. — Поглядите, например, — он хлопнул ладонью по раскрытой папке, — Кравченко. Сведений много. И совсем нет того, что нас с вами может заинтересовать.
— Из разговора с Кравченко я узнала больше, чем прочла бы в десяти книжках, — нахмурилась Вера Петровна.
— Я не хочу вмешиваться в ход следствия, но вы учтите, что в дальнейшем… — назидательно сказал Холодайкин. — И обратите внимание на отношения Азарова с Гридневой. Не покрывает ли он ее?
— Но тогда он покрывает и Зину Эпову. Он не сказал, что она тоже занималась взвешиванием и фасовкой яда.
— А вы внимательно прочтите показания Эповой. Сейф был часто открыт. Ключ он доверял другим. Стало быть, изъять яд мог каждый. Что это — халатность? Или симуляция халатности? Разберитесь во всем этом. Пусть Кравченко руководитель экспедиции. Но ведь яд в подотчете у бригадира. По закону он даже ей не имел права передавать ключ от сейфа. Для чего существует инструкция, правила?
— Он доверял Кравченко. И по-моему, она достойна
— Я не говорю об этом, — досадливо поморщился Холодайкин. — Сам факт важен, обстановка в экспедиции. Этакая коммуна…
— Насколько мне кажется, доброжелательная обстановка.
— Ладно, — вздохнул врио прокурора. — Вы лучше скажите, послали флакончик на экспертизу?
— Да. На дактилоскопическую и химическую.
— Что предпринято в отношении выяснения местопребывания Гридневой?
— Этим я сейчас занимаюсь.
— Занимайтесь, занимайтесь. Загадочная особа, — сказал Холодайкин. — И постарайтесь уложиться в срок. Я не против книг, Вера Петровна, но жизнь иногда такое подстраивает, что не лезет ни в какие рамки. И что вы пасуете перед незнакомыми вещами?.. Ну, змееловы. Люди остаются людьми. Будьте более строгой и жесткой.
После этого разговора расстроенная Вера Петровна излила душу Земфире Илларионовне, чтобы как-то успокоиться.
— Слышала, как он тебя распекал, — утешала ее секретарша.
— Честное слово, с Савиным легче было. Он никогда так не говорил…
— Почему было? Савва еще прокурор, — сказала Земфира Илларионовна. — А во-вторых, я тоже сперва опасалась Алексея Владимировича. Потом привыкла. Сухарь он. Требовательный. У каждого свой стиль.
— Прокурор тоже требовательный. Может быть, даже больше. Но он доверял мне, не опекал так мелочно…
— Это верно… Навестила я вчера его жену. Говорит, что поправляется наш Савва.
— Я рада. Его здесь действительно не хватает. Земфира Илларионовна, ко мне никого нет?
— Нет, Верочка, — ответила секретарь.
— Пойду на почту. По делам.
— Больше, больше двигайся. Полы мой, стирай, работай.
— Знаю, — улыбнулась Седых.
— Вот-вот, рожать будет легче. Перед тем как в роддом идти, я сама весь дом перемыла, прибрала….
Вере Петровне трудно было представить, как эта хрупкая, маленькая и сухонькая женщина когда-то ходила беременной, рожала.
— Страшно было? — спросила она.
— Конечно. Врут бабы, что не страшно. Конечно, если четвертого, пятого, тогда наверно. Первого — не весело идти. А как показали мне мою Анку — слезами от радости залилась… И все забыла. Так, наверное, и все.
Вера Петровна счастливо улыбалась чему-то своему.
24
Чижак вел себя в кабинете следователя совершенно спокойно.
— Я отношусь к жизни философски, — сказал он, поглаживая бороду. — Все, если так можно выразиться, крутится вокруг главного — любви. Верно я говорю?
— Любовь очень много значит в жизни человека, — подтвердила Вера Петровна, с любопытством поглядывая на его экстравагантную внешность. — Но неужели вы своей профессией тоже обязаны любви к кому-нибудь?