Змеи и серьги (Snakes and Earrings)
Шрифт:
– Маки, а как ты к татуировкам относишься?
– К татушкам? По-моему, татушки такие классненькие бывают. Вот бабочка, ма-а-аленькая, прелесть, или розочка, или еще что-нибудь в том же духе, знаешь? – говорит она и мило улыбается.
– Я не девчачью фигню имею в виду. Я про драконов думаю, или про первобытный орнамент, или когда на кожу гравюры укие-э набивают, в таком вот роде…
– Чего?! – взвизгивает она в полный голос и морщит лоб. – Да что с тобой такое вообще делается?! Это, что
Я, между прочим, тут тоже малость призадумалась – может, мне и вправду промывают мозги? Ведь стоило мне увидеть тогда раздвоенный язык Амы – и все внутри обрушилось, словно все старые моральные нормы, все ценности в окно полетели. Глаз отвести была не в силах. И хотя эта завороженность не сразу же превратилась в жажду обзавестись собственным раздвоенным языком, я уже всходила по трапу на корабль, плывущий к берегам разрезанных языков, – наверно, в надежде осознать наконец, что же в этом настолько меня прикалывает.
– Ты как – познакомиться с ним хочешь?
И два часа спустя мы уже стоим на том месте, где я с Амой встретиться должна.
– А вот он!
Маки моя как увидела, кому я замахала, – у нее глаза семь на восемь стали.
– Господи, ты что, шутишь?!
– Он это, он, – говорю, – вон то пугало рыжее.
– Господи, скажи, что врешь! Он же выглядит – во сне присниться может!!!
Тут подходит Ама, с полпинка видит, насколько Маки неуютно, ангельски ей улыбается и говорит:
– Извиняюсь за свой устрашающий вид…
К моему громадному облегчению, этого вполне достаточно. Лед сломан. Маки принимается хохотать. А потом мы пошли потусоваться по центру и в конце концов засели в какой-то кафешке – так, ни фига особенного, одно хорошо – дешево.
– А вы заметили – когда мы с Амой-сан идем, ну просто все с дороги стараются убраться? – спрашивает Маки.
– Да уж знаю. Когда мы с Амой ходим, мне никогда ни в бар консумманткой устроиться не предлагают, ни флаеры никакие в руки совать не пытаются.
– Так что меня вообще удобно под рукой иметь, да?
Ама и Маки на раз нашли общий язык, а когда он ей еще и язык свой раздвоенный показал, тут уж она на его счет просто на сто восемьдесят градусов развернулась – только и верещала, как это круто.
– И чё – Луи себе вот точно такой же делать собирается?
– Точно. У нас языки парные будут. Луи, а может, тебе еще и на брови с губами пирс набить? Мы тогда вообще одинаковые будем.
– Ни в коем разе. Я только язык раздвоенный хочу и тату сделать.
– Да ладно, начала ее уж совсем в настоящую панкушку превращать, – говорит Маки. – Мы с Луи торжественно поклялись, что навеки останемся девочка-ми-мажорками.
–
– Ага, как же! – Ама и Маки говорят это абсолютно в один голос. – Да ты самая стопроцентная мажорка!
А потом они – уж не знаю, с чего, – уставившись на меня, принимаются орать:
– Один – ноль в нашу пользу! Один – ноль в нашу пользу!
Наша милая троица вышла в прекрасную ночь, нажравшись до усрачки и в полном пофигизме насчет того, сколь громко мы орали и хихикали, пока шли до метро по улицам, на которых, слава Богу, никаких паршивых зазывал уже не осталось. Ну, в смысле – почти не осталось. Появляется пара каких-то «быков» и начинает Аме рожи строить. Ничуть меня это не удивляет. Такие мужики вечно в драку его втравить пытаются – по любому поводу, какой из пальца можно высосать. Заорут вдруг: «Ты чё уставился?!» Или столкнутся с ним специально, а потом оборачиваются и рычат; «Смотри, бля, куда прешься!» Но Ама только посмеется, как дурачок, и извинится. Да он только на вид крутой… ну, это я так думала.
Один из мужиков, с головы до ног упакованный от Версаче, подходит прямо ко мне и говорит:
– Эй, детка! Это твой хахаль?
От Амы и Маки толку не было никакого – Маки за нас пряталась и даже глаза на него поднять боялась, а Ама только поглядел мрачно – так что я просто попыталась этого мужика обойти, и все. Но он делает шаг, дорогу мне загораживает и снова:
– Не, он – не твой хахаль!
– Это почему же? – спрашиваю я с каменным лицом. – Не хватает воображения представить, как мы с ним трахаемся?
Он за плечи так меня приобнял и говорит:
– Ты права. Это я представить себе не могу.
А потом руку уже ниже плеча моего опустил и по груди меня погладил. Пытаюсь вспомнить, какого цвета на мне лифчик надет, тут слышу внезапно что-то типа глухого стука, раз – и мужика этого нет. Не поняла, что происходит, стала оглядываться… Вижу, он на земле валяется, а рядом Ама с горящими глазами стоит. Ама его ударил, поняла я.
– Какого хуя ты творишь?! – прямо на бегу заорал второй мужик и рванулся к Аме.
Ама вместо ответа прямо в приближающуюся морду кулак впечатал, а после уселся верхом на того, что в «Версаче», который все еще пластом лежал. Двинул ему по башке, и еще двинул, и еще, и еще… Кровь уже ручьем полилась, а Ама все не останавливался. Мужик уже в глухой отключке лежит, а Ама все избивает его безжалостно. Маки, как кровь увидела, визжать начала. В этот самый момент я и вспомнила, какие пудовые перстни носит Ама на правой руке – на среднем пальце и на указательном. От жуткого звука металла, ударяющего о кости, у меня мурашки по телу побежали.