Змеиная прогулка
Шрифт:
Какой выбор был у него — и у них — вообще? Если бы Паков действительно был на свободе, он не смог бы их спасти. Они все уже были бы заражены. Любой человек, который не проглотил таблетку зомби — кто знает когда! — и если предположить, что это сработало — был мертв. Бег не помог бы, даже если бы было куда бежать. Зачем вызывать бессмысленную панику? Пусть клиенты Пакова наслаждаются своими последними днями в счастливом неведении.
Его логика не давала ему покоя. Он не мог спать. Тюремный врач прописал снотворное.
Сонни,
Лессинг не просветил его. Он решил, что Паков — Смерть, Бог, Дьявол, Мать-Природа, Зубная Фея — кто бы то ни было — должен идти своим чередом.
Он также обнаружил, что его личное горе стоит на первом месте. Судьба мира его больше не волновала. Все, чего он хотел, — это оплакивать Джамилу тайно, в одиночестве, в самом сокровенном убежище своей души.
Джамила….
Она всегда была там. Он никогда не видел в ней жизнерадостную девушку, которую любил в Лакхнау, или даже неуместную домохозяйку, которой она стала позже в Понапе. Нет, она всегда появлялась как молчаливое скопление серебра и ледяной голубизны на полу их спальни. Снова и снова он чувствовал вялую, раскачивающуюся расслабленность, когда поднимал ее голову, и вдыхал запах ее сандала, смешанного с едким порохом, и запахом крови. Ему приснилось — он ничего не мог поделать — и проснулся с мокрыми от слез щеками.
Настоящие мужчины не плачут? Бред сивой кобылы! Настоящие мужчины плачут.
Сонни не стал рассказывать о налете на клуб «Лингани». Индийская женщина? Кто мог сказать? По его словам, коммандос Иззи не вели подсчета потерь противника. Они нанесли эффективный удар, расправились со всеми, кто вставал у них на пути, и снова ушли. Сонни даже не признался в существовании других заключенных, хотя Лессинг видел Абу Талиба и думал, что видел миссис Делакруа на эсминце. Нет, вместо этого Сонни предпочитал говорить о гольфе, блеске и девушках.
Сегодня утром два молчаливых охранника проводили Лессинга к «креслу для посетителей» в кабинете Сонни и ушли. Он немедленно встал и пошел посмотреть в окно, его единственный контакт с внешним миром. Люди, автомобили, фургоны, армейские машины, велосипеды — все казалось нормальным. Но не слишком ли много было солдат? И почему колонна военных машин скорой помощи и медицинских грузовиков двигалась на север, к новому иерусалимскому аэропорту Кахане? Наблус, Рамалла и шоссе на восток, ведущее в Сирию и Ирак, также лежали в этом направлении. Собирался ли конвой присоединиться к израильским силам на юге России или же он мчался к внезапной
Он был параноиком. На улице не было ничего плохого. Люди улыбались, разговаривали, спорили, продавали свои товары и суетились или бездельничали по своему усмотрению. Продавцы газет лениво сидели на корточках возле своих связок; ни одна толпа не требовала читать о катастрофе. Мальчик с бумбоксом на плече шел в такт какому-то запоминающемуся ритму, не слушая экстренных сообщений о распространяющейся смерти. Два ортодоксальных раввина в черных одеждах обсуждали богословие — или ужин, — а не конец света.
Сонни вошел нахмурившись. Позади него шел еще один седовласый мужчина, достойный бюрократ в сине-черном костюме и консервативном темно-сером галстуке.
Лессинг сразу понял, что это не израильтянин; это была проблема.
Его желудок опустился.
«Мистер. Шапиро, Алан Лессинг».
– сказал Сонни. Он сел и указал вновь прибывшему на стул.
Шапиро не сидел. Он обошел Лессинг позади, глядя на его со всех сторон.
«Хочешь увидеть мой хвост?» — мягко спросил Лессинг. «Именно здесь я сделал татуировку со свастикой… прямо под ней».
— Заткнись, Лессинг, — приказал Сонни. «Это не шутка».
«Почему этот человек не относится к шестому отделу?» Шапиро говорил поверх головы Лессинга. Его ровный гнусавый акцент был американским: вероятно, нью-йоркским.
«Почему? Он знает о Партии человечества меньше, чем моя десятилетняя дочь».
Старший поджал губы и нахмурился. Он выкопал шариковую ручку и блокнот. «Он был там вместе с Малдером, Борхардтом, женщиной Ко, Майзингером и всеми остальными».
«Вам нужны мои записи? Мои заметки? Он готов сотрудничать».
«Они все такие, пока ты не спустишься под поверхность».
«Я знаю свою работу».
«Конечно.» Шапиро постучал ручкой по запятнанным зубным протезам. «Что он сказал тебе, например, о Дженнифер Коу? Что она левша? Что она унаследовала состояние двух южноамериканских нацистских семей и богата как грех? Что она заманивает семнадцатилетних партийных новобранцев в свой будуар и заставляет их лизать горшок?
Сонни вздрогнул. — Лессинг дал нам все, что мы просили, насколько он знает.
— А Аннелиз Максингер? Бывшая шлюха — была любовницей-лесбиянкой Эммы Делакруа, когда-то ее вылечили от герпеса, плесени и сифилиса. Повезло старушке, у нее не было СПИДа! Этот Лессинг говорил о ней? Да ладно, полковник Элазар, чего этот ублюдок тебе не сказал? Лессинг впервые услышал фамилию Сонни.
«Я думаю, он дал нам самое важное: Майзингер — спичрайтер, партийный работник, один из авторов их фальшивой книги «Солнце человечества». Мы знали все о ее личной жизни…».
«Он сказал тебе, что трахал ее… в Новом Орлеане?»