Змеиные боги
Шрифт:
Неожиданно громко ахнула Надя, попятилась от плетенного забора, по которому мгновение назад выбивала задорную мелодию алыми ногтями. Подрагивающий палец поднялся, указывая чуть вперед – на добротную низкую калитку.
Недалеко от калитки стояла коза, которую раньше ребята не приметили. Животное медленно и меланхолично пережевывало ногу дохлой вороны, в кривых желтых зубах методично похрустывало. Горизонтальные зрачки с равнодушием взирали на обмерших людей, в бурой бороде, по которой пузырями стекала слюна, запутались слипшиеся черные перья. С каждым движением челюстей вороний труп дергался, клюв гулко и тихо бил по забору. Прохладный порыв ветра
Их страх был иррационален, подобен детскому страху монстров под кроватью. Но он был – ненавязчиво покусывал за ребра, заставлял медленно отступать назад, увеличивая пространство. Вот из-за забора видна уже одна голова, вот глаза, а дальше лишь кончики рог. Ребята не заметили, как с левой обочины перешли на противоположную сторону широкой дороги, изрезанной колесами тяжелых телег.
– Спокойно. У неё просто авитаминоз, животные поедают даже себе подобных, когда в организме не хватает витаминов. Вряд ли зиму её баловали. – Катя не смогла сказать это спокойно, голос дрожал. Павел молча кивнул, открывая рот, чтобы согласиться с предположением. В такой нелепой гримасе он и застыл, когда сзади раздался незнакомый голос.
Тонкий, бесполый, говорящий странно тянул слова, а их смысл заставил крутануться на месте, вжимаясь в грудь Саши. Парень инстинктивно дернул её за руку ближе к себе – перед ними стоял незнакомец.
– Чужаки, чужаки, зачем прибыли? Ездят, ищут, рыщут, а обратненько уже ни-ни, обратненько их хозяева не пускают. Чужаки не уважают, чужаки обижают, лю-ю-юто страдают, лю-ю-юто.
Даже рядом с Сашей и ею, отличавшейся немалой высотой, он казался великаном. Молодой, наверное, их возраста. Но рост его переваливал за два метра – тонкие руки и ноги казались непрочными прутьями, торчащими из такого же неказистого тощего тела. Одет незнакомец был не по погоде – легкая хлопковая рубашка перевязана грязным затертым шнурком, короткие штаны из-под штанин которых выглядывали тонкие лодыжки, на коленях зияли дырами. Удивительно, но обут он был в достаточно неплохие новые кроссовки, бросающиеся в глаза так же сильно, как морковно-рыжие волосы и яркие веснушки на бледном носу. Голова его неестественно подергивалась, а взгляд рассеянно блуждал по их лицам, пока не наткнулся на Надю. Он улыбнулся – неестественно широко, радостно.
Нервничать стали все. Дружно и синхронно. И если многие этого не скрывали, то Славик пытался поднять свой дух в свойственной ему нахальной манере. Он нервно хохотнул, вытер вспотевшие руки об куртку, а затем не скрываясь подул на пальцы. Выступил вперед, замирая в шаге от странного незнакомца:
– Что ты там бормочешь? Больной что ли? Ты нам подскажи, с кем здесь поговорить о сдаче жилья можно, мы надолго и заплатим хорошо. Верно, Павлушенька? – Вполоборота хитро стрельнув карим глазом на Павла, он подмигнул компании.
Это не разрядило обстановку, никто ему не подыграл. Даже она, привыкшая находить всему научное обоснование и давить волну паники, замешкалась, стушевалась. Образ уютной сказочной деревни плавно сошел на нет, вместо него волной нахлынул ужас осознания: они находятся в месте, практически лишенном цивилизации. Случись с ними что, о них никто ничего не узнает. Они не смогут выбраться или вызвать помощь.
– Пойдемте, ребят, давайте постучим лучше в какой-нибудь дом. Парень, наверное, не в себе. Не нужно ему докучать.
Славик
– Да погоди ты, трусиха, подшутить решил над приезжими дурачками, сейчас мы его быстро вылечим – Отрывая взгляд от парня, он расстегнул куртку и порылся во внутреннем кармане. На землю выпала сжатая обертка «дирола» и чек с вокзального магазина. Посопев, Елизаров извлек на свет пятьсот рублевую купюру и грубо помахал ею перед носом рыжего, – так страдать уже не люто будем? Мы тебе деньги, ты нам – информацию. Хороший уговор?
Для того словно не существовало ни парня перед ним, ни купюры. Прозрачный взгляд смещался, нагоняя Надю, та же загипнотизировано смотрела в ответ. Постепенно кровь сбегала с её лица, делая кожу серой. Ничтожная капля невесть откуда взявшейся жалости заставила Катю заслонить ту собою. И откуда в ней эта смелость? Шестеренки мозга медленно, но вращались, подсказывая верную дорогу.
Парень просто болен. Дело не в деревне, это может случиться где угодно и с каждым. И как только это начинаешь понимать – страх немного отпускает. Потому что он не опасен – неловко перебирает длинными пальцами край своей рубашки, улыбается глупо и открыто. Брови его обиженно сошлись на переносице – глядя на Катю, он прекратил улыбаться, заставляя её чувствовать себя виноватой. Обидевшей слабейшего, немощного.
Помявшись, он снова поспешно затараторил:
– В ведьмин дом ведут всех, всегда в ведьмин дом. Шажок через порожек и уже тошно. Но там она не обидит, шуганет немножко. Там её домовой осуждает, всегда осуждал. А вот за болотами хуже, их там кость к косточке, камешек гробовой за камешком. Слушать нужно, бояться. Голову низко-низко к земле-матушке, тогда и сносить можно. Ты первая пойдешь, лю-у-уто будет. – Палец, перемазанный в грязи, удивительно четко указал на полюбившуюся ему Надю, выглядывающую из-за Катиного плеча одним глазом. Елизаров заковыристо выругался и наклонился подобрать свой мусор, предварительно покрутив у собственного виска. Глаз Гавриловой стремительно исчез за Смоль, зато послышался резкий, пропитанный визгливыми нотами голос.
– Совсем больной? Куда я пойду? Кудрявая права, ну его в задницу, нужно искать нормального. Если в этой деревне все не сбрендили. Живут в дыре, из развлечений только водка, видать последние мозги через ноздри вытекли.
– Видать… А ты уже с этой землей роднишься? На их сленг перешла. – Славик засмеялся, пряча деньги в карман, застегнул куртку. Обертку от жвачки и чек он скатал в плотный шарик и щелчком пальцев отправил в жухлую траву на обочине.
Он всегда был непробиваемый. Если во время просмотра фильма ужасов в кинотеатре вместо оглушительного визга слышался грубый смех – не нужно было долго думать, кто так расслабляюще хохочет над расчлененкой. И его простота почти всегда сбивала напряжение.
Наверняка, сработало и сейчас. Надя перестала сереть и возмущенно выдохнула куда-то в Катины лопатки:
– Пояснить, куда тебе пойти?
– Шумят, кричат, чужое руками трогают. Как огоньки для хозяев, сладкие, сочные огоньки. Испуганные. Ко времени приехали, к пробуждению… – Он сделал резкий стремительный шаг к ним, компания на удивление дружно шарахнулась.
За Катиной спиной начала материться Надя, на ноги которой Смоль налетела двумя ботинками сразу. Тут же отпрыгнула, поворачиваясь к говорящему спиной и дергая за собой друга, впиваясь пальцами в рукав куртки.