Змеиные боги
Шрифт:
– А я-то думаю, что не взял? И с кем мне теперь постельное делить?
– С полудурком дели или с нашей мадам. Она вон какая, там и кровать считай вся твоя будет. – Гаврилова стрельнула взглядом из-под тонко выщипанных бровей сначала на Славика, затем на Катю. Оба довольно осклабились ей в ответ. Елизаров ещё и средний палец оттопырил, гордо протягивая к её носу. Шлепнуть по нему Гаврилова не успела, парень ловко увел руку в сторону, злорадно хохотнув.
– С полудурком боязно, вдруг ему понравлюсь, а с мадам стесняюсь, вдруг мое сердце украдет? – Обворожительно улыбнувшись раздосадованной Катерине, он с наигранной печалью развел руками. Не получившая развития для своей колкости, Надя недовольно закатила
– Договоришься, Сашка, проснешься, а она у тебя под боком. Сердце, руку и печень ждет.
– Я брала несколько комплектов, так что поделюсь. – Смоль сказала это мимолетом, вновь включая фотоаппарат и делая фотографию женщины, потирающей поясницу около таза с бельем. Простыни развевались за её спиной.
– И будет наш Сашка спать в розовых мишках, красота.
– Лучше, чем в черных шелках и с БДСМ причиндалами над головой.
– Извращенка.
– Не завидуй.
На короткую перепалку девушек никто не обратил внимания. Славик-то и вовсе второй год подряд подбивал Катерину оформить Гавриловой фонарь под глазом – для лучшего обзора и кротости ума. Смоль же прозвала себя пацифисткой и стоически терпела гадкую натуру редкой собеседницы, вяло отбиваясь от словесных атак. Гаврилова была чем-то совершенно незначительным – призраком прошлого, тянущего к ней свои сведенные жадностью алые когти.
Жизнь столкнула её с этой мегерой немилосердно – швырнула послушную мамину дочку под ноги бездушному тирану, пытающемуся любыми путями завоевать чужое внимание. Семьи как таковой у Нади не было – был пропавший (ушедший за хлебом, разумеется) отец и мать, увлекшаяся юнцом, на полтора десятилетия себя моложе. Что до Гавриловой младшей – ей полагалось очень рано взрослеть и не лезть под руку матери, крепко уцепившей амура за… колчан со стрелами.
Так что в первом классе, когда Смоль впервые увидела тощую, вытянувшуюся, словно лягушонок, с широким крупным ртом девчушку, голову которой украшал огромный белый бант, начались её страдания. Гаврилова искала одобрения везде – у учителей, у одноклассников, у компании, что собиралась за гаражами незаконченных новостроек. Для учителей она оказалась слишком неприметной, для одноклассников – громкой, для плохой компании – в самый раз. И различив в себе неожиданно нежную любовь к унижению других, она с радостью выбрала себе в жертву отличницу-тихоню. Смоль помнила до сих пор, как размазывала детские слезы по щекам и искала сменку на огромных шкафах в кабинете. Как хохотали дети, когда Гаврилова пихала её в спину на физкультуре, непременно заставляя разбить обе коленки и расцарапать ладони.
Когда та узнала, какой университет выбрала Смоль – она подала документы первой. И на журфак не прошла, застревая на культурологии. Может это дало Катерине передышку? Но без вечной травли она выдохнула, выбралась из скорлупы и роли жертвы. Вышла на красный диплом, с удовольствием научилась отстаивать себя – сначала робко и несмело, когда душа привычно прячется в пятки. Затем уверенно и твердо, кусая каждого, кто подбирался к личным границам. Злой рок или очередное испытание, но Гаврилова оказалась в одной группе с Бестужевым, это заставляло Катерину мелькать у их аудитории, смеясь на переменах и жуя один пирожок на двоих с другом. Каково же было её удивление, когда попытка Нади внести в их отношения разлад с треском провалилась – Бестужев был строг и категоричен. А среди группы своей неприятельницы она нашла хороших людей. Того же хамоватого, но всегда честного и простого Славика.
Он и сейчас не поддерживал пассивной агрессии одногруппницы. Бочком раздвинул Катю с Сашей, топая напролом к калитке:
– Детский сад, штанишки в полоску... – Заговорил громче, обращаясь уже к бабуле у дома, – извините, нам бы с Белясом поговорить. Тетка Ульяна сказала, что его тут искать нужно.
– Беляса-то? –
Второй раз предлагать Елизарову не было нужды – сделали своё дело голод и упоминание обеда или желание поскорее заселиться, но вперед он рванул с целеустремленностью изголодавшего по жертвам бультерьера. Скрипнула распахнутая рывком калитка, ударилась о забор. Катя поддалась вперед, виновато улыбаясь придержала её, чтобы та с шумом не захлопнулась. Компания вошла во двор.
Собака оказалась не агрессивной, а хитрожопой любительницей пугать. Она самозабвенно щелкала зубами у быстро шагающих ног Славика. Когда тот скрылся за дверью – развернулась и засеменила к ним, вдохновленно подвывая по дороге. Но стоило Павлу наклониться, поправляя шнурок, она нехотя замедлила атаку, плавно переводя её в простой обход территории. Видно за дерзость ей уже прилетало.
Они не успели дойти до дверей, а изнутри уже слышался бас Славика:
– Добрый день дед, слушай, нам бы найти, где пожить месяцок. Платой не обидим, тихие, чем не помощь в доме? Работать мы приехали, о мифах и сказках вашей деревни писать.
Тщательно вытерев ноги об широкую грубую тряпку, Смоль быстро шмыгнула следом и замерла за спиной Вячеслава. Сенник был широкий, он позволил вместиться всем. Над самой дверью висела железная подкова и пучок успевшей покрыться пылью травы. Окошко с потрескавшимися от старости деревянными рамами, было прикрыто абсолютно очаровательными голубыми шторками в крупный желтый подсолнух. Пахло печкой, картошкой и кислыми щами, желудок требовательно сжался.
А перед Вячеславом, не уступая ему в росте, стоял пожилой мужчина. В молодости он наверняка был настоящим богатырем. Руки не утратили силы даже сейчас – под клетчатой бордовой тканью рубашки были видны мускулы. Задумчиво почесывающая длинную белую бороду рука размером напоминала широкую чугунную сковороду. Воображение тут же нарисовало картину: огромный кузнец с молотом в мозолистых ладонях. Пришлось тряхнуть головой, выбрасывая из неё все лишнее.
Голос у Беляса тоже был настоящий. Богатырский.
– Неужто молодежь к корням своим потянулась настоящим? Неужто это интереснее стало, чем ваши буки да телефоны? Не думал, что до времен таких доживу. Отчего ж в добром деле не помочь? А напишите-ка, молодежь. Напишите так, чтоб всех на слезу пробило, и тоска по родине зажала. Забылись они, надеются на технику, верят в науку. А душа народная она же тут – в земле-матушке. Не одни мы по ней ходим. Для вас то мифы и легенды, а мы с лешими да кикиморами уживаться учимся. Уважать друг друга, в обиду не давать. Заболтался я… Жить значит. Да. Можете у меня пожить, но хата небольшая, детей с Марусей у нас не вышло, оттого и не строились. Мальчишкам на сеновале спать придется. Мы одеял побольше да почище выдадим, чай не замерзнете, кровь горячая. А девчонок можно и в дом. Одну на лавку, другую на печку.
Гаврилова невоспитанно застонала и, видит всевышний, Катерина малодушно пожелала, чтобы подкова, под которой сейчас стояла девица, неожиданно соскользнула с гвоздя. Если и не прикончила, то хотя бы успокоила на пару минут. К великой досаде, не успокоила.
– Ещё варианты есть? – Сказано грубо, почти обвинением. Словно дед Беляс виноват в том, что она сделала неверный выбор. И теперь вместо клубов с выпивкой и танцами, обязана находиться здесь.
Он близко к душе не принял, пожал плечами: