Змея и Крылья Ночи
Шрифт:
Ради чего?
После сказанного, я словно вновь оказалась в лабиринте, смотрела на этого ребенка, и ужасающее осознание обрушилось на меня. За многие годы я научилась тщательно контролировать свои эмоции, злость вызывает ряд физических реакций, но в этот раз она поразила меня сильно и быстро.
— Почему в этом испытании участвовали люди? — спросила я.
Я говорила спокойно, но Винсент научил меня превращать слова в сталь. Он понял это сейчас, удивленно моргая.
— Судебные
— Это неправда.
Удивление перешло в возмущение.
— Прости?
— Ты их не казнишь, но они находятся под твоей юрисдикцией. А люди — граждане Дома Ночи. Есть… есть защита. Должна была быть защита.
Я все время осознавала, что словно запинаюсь и путаюсь в своих же словах. В моей голове они звучали решительно и убежденно. Вслух они звучали слабо и по-детски.
Его взгляд стал более холодным.
— Защита? Их жизни принадлежат Ниаксии. Так же, как и моя. Как и твоя. И если это то, для чего они ей нужны…
— Дети? Ей нужны дети для развлечения? Для…
Я оборвала себя и повернулась так, чтобы мое лицо было скрыто в тени. Бесполезно. Это ничего не скроет от вампира.
Что-то в нем смягчилось. Я услышала перемену в его голосе, он превратился из отца в короля, а теперь снова стал моим отцом.
— Позволь мне войти в твой разум, маленькая змейка, — прошептал он.
Он не знал, о чем просит. Если бы я ему показала, ему бы не понравилось то, что он там увидит. Слова, тяжелым грузом лежавшие на моем языке, имели вкус предательства — они могли выдать меня ему как человека, слишком непохожего на него. Недостаточно для вампира.
— Человеческая жизнь не должна стоить так мало, — сказала я. — Есть причина, по которой людей защищают в пределах их районов.
— Все наши жизни стоят дешево, Орайя. Человеческая. Вампирская. Даже жизни богов.
Он сказал это с некоторой жалостью, как будто был удивлен, что ему приходится объяснять что-то настолько очевидное.
Это было правдой. Смерть была повсюду в Доме Ночи. Родители убивали своих детей. Дети убивали своих родителей. Влюбленные лишали друг друга жизни в ночи, зайдя слишком далеко в порыве страсти. Даже истории о наших богах были порочны, низшие божества часто убивали не более чем ради забавы. Ночнорожденные выковали свой народ и свои клинки из стали, твердой, холодной и неумолимой.
Это была жизнь. Возможно, это был знак того, что со мной что-то не так, и я пыталась принять это. Пыталась вбить себя в этот клинок. Возможно, это было потому, что я не была ни человеком, ни вампиром, и потому, что, стоя на этой границе, было так ясно видно, насколько велики различия.
— По крайней мере, вампиры умирали ради чего-то, — сказала я.
— Мы все за что-то умираем. Неважно, вампир ты или человек.
Я не приняла этот ответ. Я вообще его не приняла. Если бы я умерла в Кеджари, по крайней мере, я бы сделала это по собственной воле. Но те люди? За что они умерли? Ни за что. Развлечение для нашей кровожадной богини и кровожадного населения. Я выбрала эту жизнь,
Винсент был прав в том, что Дом Ночи не уважает ни одну жизнь, но, конечно, некоторые из них ценятся больше, чем другие.
Я старалась остановить себя на этом. Но не смогла. Слова пришли раньше, чем я смогла остановить себя.
— Это могла быть я. Та девочка. Это могла быть я. Ты когда-нибудь думал об этом?
Выражение лица Винсента потемнело, как грозовые тучи, затмевающие мощную неподвижность луны.
— Это никогда не была бы ты, Орайя.
— Я…
Человек. Я так редко говорила ему это слово. Никогда не произносила его вслух. Как будто это был какой-то грязный термин, который никто из нас не хотел признавать.
— Ты не такая, как они, — решительно вклинился он. — Это никогда не была бы ты.
Он был неправ. Я знала это, как и то, что лучше не говорить об этом.
Он подошел ближе, тени в его взгляде становились все глубже, все яростнее.
— Ты хочешь изменить этот мир, маленькая змейка? Тогда взберись на свою клетку так высоко, чтобы никто не смог тебя поймать. Сломай ее прутья и сделай их своим оружием. Нет ничего острее. Я знаю, потому что я это сделал.
Я привыкла видеть Винсента-короля, Винсента-отца, но так редко я наблюдала его вот в таком виде: Винсент-революционер. Иногда было легко забыть, что он изменил это королевство. Он знал, каково это — жаждать перемен.
— В этом мире ничего нельзя добиться без власти, — говорил он. — А власть требует жертв, сосредоточенности и безжалостности.
Его взгляд устремился в тень позади меня, и я подумала, не думает ли он о своем собственном восхождении к власти и обо всем, что она у него отняла. Я знала, что он тоже принес себя в жертву. Но взамен он стал самым могущественным королем, которого когда-либо видел Дом Ночи. Он смог сделать это королевство таким, каким хотел его видеть.
В этом мире ничего нельзя добиться без власти.
Правда. В хорошем и плохом смысле. Возможно, единственная польза, которую мог принести мне мой гнев — это мотивация. Мне нужно было сосредоточиться.
Я сглотнула и опустила подбородок.
— Я знаю.
Сила. Это слово напомнило мне обо всех вопросах, на которые у меня все еще не было ответов. Я потерла кончики пальцев, покалывая их от воспоминаний о моей запутанной, короткой вспышке магии.
— Произошло нечто странное, — сказала я. — Перед Испытанием. Я… сделала что-то непонятное.
Я рассказала ему, что произошло с моей магией — выборочно, конечно, опустив подробности моего спора с Райном. Мне не нужно было еще больше неодобрения Винсента, чем я уже получила.
Он слушал молча, с невозмутимым лицом. Когда я закончила, я искала признаки удивления, беспокойства, но не нашла.
— Это не имеет смысла, — сказала я. — Я никогда не могла сделать ничего подобного. Даже когда ты меня тренировал.
Он замолчал на несколько секунд, прежде чем ответить, как будто ему нужно было подумать, что сказать дальше.