Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах

фон Захер-Мазох Леопольд

— Ты не ошиблась?

— Нет.

— Ты действительно видела мужчину?

— Да.

— Кто же это мог быть?

— Мне показалось, что это был господин Винтерлих.

— Вот для чего новые платья! Вот почему все новые траты! — вскричал священник и тут же велел Алене одеваться, а сыновьям — запрягать сани.

— Я не могу найти ни своих сапог, ни овчины, — посетовала Алена. — Мою одежду, вероятно, надела тетушка.

— Тогда возьми ее вещи, — решил священник, — но только поторопись!

Сани

были поданы, Черкавский уселся в них и взял в руки вожжи. Тут вышла и Алена в лисьей шубе Февадии. Через несколько минут они уже были в Михайловке. Священник с всклокоченными волосами вошел в трапезную, где в этот момент как раз ужинали. Алена робко последовала за ним.

— Винтерлих был здесь? — возбужденно спросил Черкавский.

— Винтерлих? — отозвался Менев. — Да вот же он перед вами.

Тот действительно сидел за столом, с самым невинным видом.

Все рассмеялись.

— Тогда я вообще ничего не понимаю, — растерянно проговорил священник.

Между тем Алена подошла к Зиновии и поинтересовалась, где Феофан.

— Не знаю, где он, — с напускным простодушием ответила змия.

— Молодой барин уже около восьми куда-то уехал, — сказал Тарас, хитро прищурившись. — Он, похоже, затеял какую-то отчаянную шутку, потому что вырядился крестьянином и намазал лицо сажей.

— Феофан? Разве такое возможно? — пробормотал священник. — Впрочем, вы наверняка что-то об этом знаете, — обратился он к Зиновии. — Ведь в указанное время вы были у моей жены.

— Это какое-то недоразумение…

— Я же вас сама видела, — сказала Алена, теперь тоже возбудившись от возмущения.

— Конечно, Алена вас видела! — закричал священник. — Значит, вы соучастница этого кощунственного деяния!

— О чем вы? — вмешался Менев. — Что, собственно, случилось?

— Вы спрашиваете, что случилось? — елейным голосом ответил священник. — А случилось то, что ваш сынок, господин Менев, похитил мою супругу.

38. Дуэль

Она, как львица, даже пусть ручная,

Не устоит и не упустит шанса

Кровавого исполнить с жертвой танца.

Байрон. Дон Жуан

Когда священник с Аленой воротились домой, там сидела Февадия и, как ни в чем не бывало, играла с Данилой и Василием в домино.

В первое мгновение Черкавский оцепенел от неожиданности, затем отослал сыновей спать, а Алену попросил сходить в погреб за бутылкой вина.

— Что это тебе вдруг пришло в голову, — сказала Февадия, — кто в такой час пьет вино?

— Кто? Я пью, с твоего позволения! — Он, точно тигр в клетке, расхаживал из угла в угол. — Впрочем, если ты опять надумаешь пускаться в авантюры, делай это умнее, понятно?

— В авантюры? Я? — Февадия расхохоталась. —

Ты, может, ревнуешь? Коль так, значит, мне удалось разыграть тебя.

— Не увиливай!

— Мне стало известно, что Феофан собирается похитить Алену, — спокойно продолжала она. — Поэтому я заперла ее и сама в ее одежде пошла к калитке. Ну и физиономия же была у него, когда вместо своей сладкой голубки он увидел рядом с собой меня! Я от души над ним посмеялась.

— И ты воображаешь, что я этим россказням поверю?

Алена принесла вино и вышла из комнаты, чтобы подслушивать за дверью.

— Я тебе больше ни в чем не верю! — крикнул священник, налил себе вина и залпом выпил бокал. — Ни в чем, чтоб меня черт побрал, если ты еще хоть раз меня проведешь.

— Не стыдно священнику так ругаться?

— А не стыдно жене священника позволять похищать себя?

Он опорожнил второй бокал.

— Если б ты только знал, как ты смешон!

Священник осушил третий бокал. Он, очевидно, намеревался таким образом придать себе мужества, однако последствия вышли совсем иные: вино развеселило его.

— Эх, стоит ли огорчаться из-за какой-то женщины, — произнес он, — один раз на свете живем, и лучше жить себе в удовольствие!

И он запел:

Жила одна смуглянка, Как смоль черна коса, На каждой щечке ямка, Что звезды в небесах. Острей любой булавки Глядится мгла очей. Но жены и девчонки Не стоят злых ночей!

— Лучше смеяться, чем плакать. Иди-ка сюда, потанцуем.

— Да ты с ума спятил!

— Февадия, не раздражай меня.

Попадья с улыбкой встала из-за стола: она знала, как себя вести. Священник обнял ее за талию, он пел и топал ногами до тех пор, пока она сердито не оттолкнула его от себя.

— Ты пьяный, Михаил, иди-ка спать.

— Пьяный? Я? — Черкавский вдруг глубоко растрогался. — Это только от боли… мне так… так грустно… А тебе разве не грустно, моя кошечка? Что за мир? Что за люди?

Он начал плакать.

— Пойдем, тебе надо уснуть, — сказала его супруга, к которой снова вернулась вся ее прежняя сила, а с ней и власть над ним. — Ты слышишь, я хочу, чтобы ты шел спать.

— Конечно, конечно, если ты хочешь, — но только ради тебя.

Февадия без долгих препирательств подхватила его под мышки и потащила в спальню, а Черкавский дорогой опять принялся петь:

Жила одна смуглянка, Как смоль черна коса…