Знак бесконечности
Шрифт:
— Я никуда не падаю, Люси, — вздохнул он. — Но все равно спасибо.
15. Вторая попытка
Новый мир
На пятый день Витю перевели в интенсивную терапию. Там он тоже лежал в кувезе, но дышал уже сам. Мне разрешали брать его на руки, сидеть с ним в кресле, прижав к себе под халатом, и даже кормить грудью. Хотя кормить — это было сильно сказано. Витя честно пытался, но, судя по контрольному взвешиванию на электронных весах, получалось не очень. Поэтому мне все равно приходилось
— Ничего, — утешал меня педиатр. — Все будет в порядке. Наберет полкило — и пойдете домой.
Мне казалось, что этого не случится никогда, но я себя одергивала. В конце концов, четыре дня назад я боялась, что и дышать самостоятельно он никогда не сможет.
День был занят Витей. Если я не сидела с ним, значит, сцеживала молоко. Или ходила на всякие процедуры. А если ни то, ни другое, ни третье, тогда спала. Зато ночью сон не шел, и я без конца думала о Тони. Какая-то мелочь не давала мне покоя. Что-то я упустила, о чем-то забыла. И именно это не давало мне смириться с тем, что невозможно было изменить.
Федька приходил каждый день — необычно молчаливый, хмурый. Мы с ним почти не разговаривали. Он интересовался, как дела у Вити, как я себя чувствую, что говорят врачи, — и на этом темы для разговора заканчивались. Посидев немного молча, Федька вставал, целовал меня в лоб и уходил. Мне казалось, что он уже жалеет о своем предложении, но сказать об этом сейчас не решается, откладывает на потом. По правде, мне было все равно. Если не Тони — какая разница, кто будет рядом. И будет ли вообще.
Хотя нет, конечно, это был самообман. Если рядом будет Федька, мне, по крайней мере, не придется лихорадочно думать о том, где найти работу и что мы с ребенком будем завтра есть. Но в том, что это случится, я уже не была уверена. И совершенно не представляла, как к этому относиться. Поэтому никак и не относилась. Будь что будет.
Позвонила Люська и, особо не вдаваясь в подробности, рассказала, что Питер ездил на похороны в Бостон.
— Я тоже собиралась, но Питер запретил, — сказала Люська. — Мол, я и так слишком переживаю, а тут еще дорога и вообще… Слушай, Свет, родители Тони знали о тебе и о ребенке. Надо думать, от него самого, от кого еще. Они спрашивали о вас. И хотели бы с тобой познакомиться. Не буду врать, что они безумно рады и вот прямщас готовы к тебе приехать. Но, во всяком случае, ничего такого вроде «а это точно его ребенок?» не было, Питер бы мне сказал. Говорили, что если ты будешь в Англии, обязательно должна к ним приехать. Правда, им было интересно, почему у вас все так получилось и почему Тони вдруг решил жениться на Эшли.
— И что Питер?
— Сказал, что сам толком ничего не знает. Правда, доктора Каттнера больше интересовало, что Тони делал в Лестере. И как там оказалась Хлоя. И тут Питеру, конечно, туго пришлось. Знаешь, доктор — он такой, ему трудно врать.
— Не знаю, Люсь, когда я теперь к тебе приеду. Если вообще когда-нибудь приеду.
— Ну ты это брось! — возмутилась Люська. — Что значит «если вообще приеду»?! А кто у моих детей крестной будет? Приедешь, конечно.
Закончив разговор, я подумала, что знакомиться с родителями Тони у меня нет абсолютно никакого желания. Особенно с отцом, которому трудно врать. Ну вот спросит он, почему у нас
На десятый день меня выписали. Шов выглядел еще страшновато и временами здорово болел, но хоть нитки не пришлось выдергивать. Что-то мне там такое косметическое сделали, чтобы само рассосалось.
— И главное, обязательно встать на учет к кардиологу, — напутствовала меня заведующая отделением. — Вы у нас чуть на столе не умерли, это не шуточки. Сейчас у вас все в порядке, причину патологии мы так и не выяснили, но наблюдаться надо, это не обсуждается.
Меня не было дома почти четыре месяца.
— Не бойся, вчера уборку сделал, — сказал Федька, когда я нерешительно остановилась на пороге. — И холодильник вычистил, а то там уже альтернативная жизнь зародилась. Для Виктора ничего не покупал, можешь все по интернету заказать с доставкой. Или заедем в какой-нибудь детский магазин, сама все выберешь. Время есть, пока он там.
Каждое утро Федька вез меня в роддом, а вечером забирал. Витя потихоньку начал набирать вес, и я уже вполне могла смотреть на него без слез. Да что там, он казался мне самым красивым младенцем на свете, ну и что, что очень маленьким.
— Я же говорил, мама, что все будет хорошо, — довольно улыбался педиатр. — Скоро уже домой.
Наконец этот день настал.
Все было неправильно. Это Тони должен был встречать нас с сыном. А вместо этого я ехала за Витей в роддом с Федькой. До этого неделю шел дождь со снегом, и вдруг вылезло солнце, да такое яркое. Как будто говорило мне: ну-ка, не хмурься, жизнь продолжается. И я пыталась улыбаться, но ничего не получалось.
Медсестра ловко перепаковала Витю из казенных одежек в новенькие распашонки и пижонистый конверт с голубой ленточкой.
— Держите, папаша! — она вручила сверток Федьке, делая вид, что не замечает приятной купюры, нырнувшей в карман ее халата.
Федька с совершенно непроницаемым лицом нес тихонько попискивающего Витю к машине, а я плелась сзади, как нашкодивший щенок.
— Садись сзади! — сказал… нет, приказал он, ловко устроив конверт в кресле-переноске.
За всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова. Молчанка продолжилась и дома. Впрочем, мне было не до Федьки. Сначала я устраивала Витю поудобнее, потом кормила, потом сцеживала молоко… Сосал он по-прежнему плохо, поэтому приходилось докармливать из бутылочки. А еще надо было успокаивать, когда начинал хныкать. Федька приготовил обед, который мы молча съели, потом то же самое повторилось с ужином.
— Я останусь здесь, — то ли спросил он, то ли поставил меня перед фактом.
Сделав мне предложение, Федька — к моему удивлению, которое я, впрочем, не стала высказывать, — не переехал ко мне. Все эти пять с лишним месяцев он вечерами неизменно уезжал к себе, за исключением тех дней, когда надо было куда-то ехать рано утром. Тогда стелил себе на диване в гостиной.
Лежа в постели и поглядывая на Витину кроватку, я тихо злилась. Похоже, Федька ждал, что я сама начну разговор о нашем совместном будущем.