Знак неравенства
Шрифт:
— Господи, да вообще зачем им дети, мужчинам! Тем более, что Деня так любит Маргошу… Как свою… И она его любит… больше, чем меня…
— Э-э нет, подруга. Это совсем другое.
— Слушай, да я как вспомню, как я Маргошу носила… Сначала от всего тошнило, даже от зубной пасты… Потом тошнить перестало, зато есть ничего нельзя было — чтобы не поправляться, И в то же время — надо было все есть, чтобы витамины получать… Воды, чаю — четыре чашки в день, больше — нельзя. Кошмар был какой-то для меня, я все время пить хотела. И потом… я же курю…
— Бросишь.
— Ну,
Жанна проговорила с некоторой осторожностью:
— Есть ради чего… гм…
— А бизнес? Все к черту полетит… Нищими останемся… Вор на воре, только и смотрят, как бы у меня украсть… — Оксана нервно погасила сигарету, сразу достала другую. — Да! И еще пить ни капли нельзя, и лекарств никаких нельзя… А я без снотворных часто и заснуть не могу…
— Ну, мать… ты наговорила… А как остальные-то?
— Вот больных и рожают, с измененными хромосомами… Ой, а сами роды… Если кесарево делать — так весь живот исполосуют. Такая красавица буду… А если не делать — я второй раз этой муки просто не перенесу!
— Можно, говорят, под наркозом… — Жанна опять пододвинула к себе тарелку и, вздохнув, отправила в рот сразу несколько жирных, сочных маслин.
Оксана махнула на нее рукой:
— Ты что! От наркоза знаешь что бывает с ребенком… Может потом вообще не ходить. Или дураком будет, заторможенным… Нет, Жанка, давай что-нибудь другое придумаем…
— Слушай, я что-то забыла, а церковь тебе разрешает предохраняться?
Оксана покрутила в руках ярко-розовую зажигалку в форме собачонки.
— Ну… Аборты не разрешает, а предохраняться… На все воля божья…
— Да прямо ладно! Так они там, угодники с ангелами, собралися, сидят и думают: рожать Оксанке или не рожать. Эх, слушай, поздно мы узнали, а то можно было бы с шалавой его договориться, купить у нее ребенка…
— Ерунду говоришь.
— Ерунду, конечно, — сразу согласилась Жанна. — Ой, знаешь, мне кажется, не уйдет твой сладкий никуда. Раз до сих пор не ушел.
Оксана с надеждой посмотрела на подругу.
— Ты думаешь?
Алена вышла после вечерней службы. На улице было еще светло. Она легко спустилась по высоким ступенькам церковного крыльца и пошла по двору к выходу. Из другого здания во дворе навстречу ей вышел отец Григорий.
— Дочь моя непраздная, куда это ты так припустилась? Спешишь?
— Нет, просто холодновато, — улыбнулась Алена. — А почему «непраздная»?
— Потому что беременная. Садись-ка в машину, довезу тебя.
Алена в нерешительности посмотрела на священника:
— Я обычно пешком до дому хожу. Надо много гулять. Спасибо.
— Матушка Татьяна в гости тебя давно ждет. Садись.
— Хорошо. Спасибо, — растерянно согласилась Алена.
— С праздником, батюшка! — поздоровалась с отцом Григорием
— И тебя также, матушка. Будь здорова, — приветливо улыбнулся тот.
Старый дом пахнет жизнью, подумала Алена, проблемами, праздниками, и запах никогда до конца не выветривается, встречаясь с новыми и новыми оттенками каждодневного бытия живущих в доме людей. Воскресенья наполняют подъезд ароматами котлет, жареной курицы, пирожков… На чьей-то площадке стойко держится кисловатый запах вина, расползаясь вниз по лестнице, где-то табачный дым за годы пропитал стены так прочно, что его перешибить может разве что маленький веселый котенок, брезгливо вылезающий из собственных лужиц.
А новый дом пахнет краской, известкой… Подготовкой к будущей жизни. Пахнет так радостно, волнующе, как будто обещает, что ни у кого не будет ни описавшихся котят, ни соседей-пьяниц, что никто в этом подъезде не будет болеть, умирать, бросать друг в друга банками с томатной пастой и расписывать стенки тлеющими окурками.
В новом скоростном лифте они быстро поднялись на семнадцатый этаж.
— Высоко… — проговорила Алена, когда они вышли на площадке с панорамным балконом.
— Хорошо, что не двадцать третий, — кивнул священник и показал ей на красивую дубовую дверь. — Проходи, дочь моя.
Отец Григорий открыл дверь своим ключом. Им навстречу вышла миловидная женщина в длинном зеленом платье с ребенком на руках.
— Познакомься, матушка. Это Алена, лучший голос нашего хора.
Алена смущенно улыбнулась:
— Здравствуйте.
Жена священника с улыбкой кивнула, с интересом глядя на Алену:
— Здравствуйте, очень рады.
Отец Григорий энергичным движением снял уличные ботинки и прошел на кухню с пакетом фруктов, спросив на ходу у жены:
— А шалопаи где?
— Тема с французского звонил, задержался, Леша поехал за дисками куда-то… — Татьяна обернулась к Алене: — У нас мальчики погодки, десять и одиннадцать лет, а вот теперь еще девчонки-двойняшки… — И она поцеловала притихшую у нее на руках малышку в лобик.
Алена, не зная, что сказать, улыбнулась. Отец Григорий вышел из кухни с большой корзинкой фруктов.
— Ты отпустила уже Настю? — негромко спросил он у жены.
— Да… Она просила сегодня пораньше… — Татьяна объяснила Алене: — Помогает мне одна женщина, сама не справляюсь с таким хозяйством.
Отец Григорий, взяв гостью за руку выше локтя, повел в гостиную. Проходя по просторному, ярко освещенному холлу, Алена обратила внимание на несколько семейных фотографий, на которых узнала отца Григория и его жену с детьми. Взгляд ее привлекли две цветные фотографии, висящие чуть отдельно, — на одной улыбались юноша и девушка с альпинистским снаряжением, в горах. На второй юноша лет двадцати танцевал на полу, ловко удерживаясь на одной руке.
Алена невольно приостановилась, улыбка юноши показалась ей знакомой. Она перевела взгляд на священника: