Знак розы
Шрифт:
— Нет, ты же знаешь Майлза. Он уверен, что автомобили - очередной симптом разложения капитализма. — Он вырулил на дорогу, ведущую в Хоубаткер. — Кстати, я действительно рад твоему возвращению.
— Вряд ли это честно с твоей стороны, учитывая, что меньше чем через месяц ты уедешь и одному Богу известно, когда вернешься. — Она не добавила: «Может, никогда»,— поскольку сердце у нее замерло от привычного страха. — Мой брат и его идеалы! Это ведь он потащил тебя и Олли за собой, верно?
—
— А туда, куда идут Майлз и Олли, пойдешь и ты - чтобы приглядывать за ними обоими.
— Что-то в этом роде.
На Мэри вдруг нахлынуло осознание бесполезности происходящего. Но вместе с грустью и тоской в ней поднимался гнев на Майлза, словно неприятный привкус после дурно приготовленного блюда. Как он мог поступить так со своими лучшими друзьями и их семьями? Как он мог бросить мать в беде, отказаться от своих обязательств перед плантацией? Но делиться своими мыслями с Перси не стоило. Он не станет слушать ни одного худого слова в адрес Майлза.
— Что будет с этой штуковиной после того, как ты уедешь в Европу? — поинтересовалась Мэри.
— Мне придется либо продать ее, либо передать отцу на хранение до тех пор, пока я не вернусь. Мать, конечно, за руль не сядет, а вот папа не откажется прокатиться с ветерком, чтобы шестеренки не заржавели.
У Мэри в глазах заблестели слезы, и она отвернулась, сделав вид, что внимательно рассматривает окрестности. Спустя не которое время она проговорила:
— Отдай автомобиль отцу, чтобы он сберег его для тебя.
Перси бросил на нее удивленный взгляд.
— Хорошо, — согласился он. — Я отдам «пирс-эрроу» отцу, чтобы он сберег его для меня.
Какое-то время они ехали молча. Мэри глядела на пролетающий мимо пейзаж. Кизиловые деревья уже отцвели, зато глициния предстала во всем великолепии, и ее плети, украшенные бледно-лиловыми цветами, вились по заборам и стволам деревьев. Вдали мириадами цветов переливались хлопковые поля Сомерсета, внося свою лепту в буйное разнообразие летней зелени Восточного Техаса.
Мэри постаралась запечатлеть в памяти это зрелище. Все, кого она любила, ушли от нее - дед и отец, брат и мать. У нее оставался лишь Сомерсет, и он ждал ее. У нее была земля, которую она будет холить и лелеять, год за годом, урожай за урожаем, до конца дней своих. Как говорил Майлз, плантация никогда ее не бросит. На нее может напасть хлопковый долгоносик, обрушиться засуха или наводнение. В перерывах между этими напастями град может начисто уничтожить посевы, стоящие целое состояние, но земля все равно никуда не денется после того, как следы бедствия исчезнут с ее лица. Когда имеешь дело с землей, всегда остается надежда, чего нельзя сказать о людях.
— Полагаю, первым делом ты намерена съездить в Сомерсет, — произнес Перси.
Он обладал
— Да, — коротко ответила Мэри.
По его тону можно было предположить, что он считает такой вполне естественный шаг верхом неприличия.
— В общем, прежде чем ты обрушишь на Майлза свой праведный гнев, тебе нужно кое-что узнать.
— Что именно? — Вопросительно изогнув бровь, Мэри уставилась на Перси. Он не мог сказать ровным счетом ничего в оправдание бездарного управления Майлза.
— Помни, что до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год, последнее слово по-прежнему остается за твоим братом.
— Нет никакой необходимости напоминать мне об этом.
— Но тебе нужно напомнить о том, что если твоему брату придет в голову такая блажь, он может изменить природу землепользования плантации таким образом, что она перестанет быть тем Сомерсетом, который ты хочешь сохранить. Не забывай и об этом тоже.
Мэри замерла, боясь пошевелиться, и вперила в Перси удивленный взгляд.
— Что ты имеешь в виду?
— Доход может приносить не только хлопок, Цыганочка.
— Прошу тебя, объясни мне, что ты говоришь? Что сделал Майлз? И что он собирается сделать?
Слова слетали с ее губ, и их подхватывал встречный ветер, который с ревом преодолевал мчавшийся вперед «пирс-эрроу». Мэри вдруг поняла, что они кричат. Да, чтобы быть услышанным в этой чертовой штуке, приходится орать во весь голос.
— Может, ты сначала выслушаешь меня, маленькая дурочка, прежде чем делать поспешные выводы относительно Майлза? Я рассказываю тебе о том, чего он не сделал, и только из-за своей маленькой сестренки.
— Я слушаю тебя, — сказала Мэри, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Он мог отдать землю под сахарный тростник. Один плантатор из Нового Орлеана приезжал к нему сразу после того, как ты уехала, и сделал очень заманчивое предложение. Майлз отказал ему, как и моему отцу. Папа хотел взять плантацию в аренду и на десять лет засадить ее корабельными соснами.
Мэри потеряла дар речи. От изумления глаза полезли на лоб. С трудом проглотив комок в горле, она наконец выговорила:
— Если бы он это сделал, восстановить плодородие земли уже не удалось бы.
— Неужели это стало бы для тебя трагедией? — Перси убрал левую руку с рулевого колеса и накрыл ею ладонь Мэри. — Хлопок - это вчерашний день. Сейчас все только и говорят, что о синтетических волокнах. Другие страны начинают борьбу за рынок, которым слишком долго в гордом одиночестве владел Техас. И, если тебе этого не достаточно, хлопковый долгоносик подчистую уничтожил всходы на юге «хлопкового пояса».
— Перси... Перси... — Мэри отняла руку. — Перестань, прошу тебя! Ты не понимаешь, что говоришь! Боже мой, что здесь происходит?