Знак змеи

Афанасьева Елена

* * *

В самолете, искоса поглядывая на свекровь, я думала, что сама сунула голову в пасть тигра. Бежать от нее как черт от ладана, чтобы потом, пять лет спустя, добровольно везти ее в свой дом к своим детям — нате вам, бабушка! Не иначе как помутнение рассудка на меня нашло. Но сидя сейчас рядом с ней в этом похожем на летучий дворец «Боинге», я поняла, что уже не чувствую того поля ненависти, которое постоянно от нее исходило. Поле ослабело? Или объекты для ненависти нашлись посвежее?

— Кор, за что ты так ненавидела меня? — чем собственные невесткины комплексы внутри держать, так лучше спросить.

— Тебе-то

что?!

— Учиться на чужих ошибках собираюсь. У тебя два внука есть. Ты ж не хочешь, чтобы их мать им личную и семейную жизнь своей ненавистью испоганила.

— Это я испоганила?!

— Не придирайся к словам. Опытом поделись. Чем я хуже Тимкиного Олюсика, Алины и «Прогноза погоды»?

— Тоже курвы еще те.

— Ясно, нормальных женщин для собственных чад не бывает. Но меня ты ненавидела истово. За что?

Каринэ помолчала. Посмотрела на Алину, выпрыгивающую из штанов в стремлении очаровать Его Высочество, ругнулась, но не зло, а как-то обреченно-устало. Закурила, благо проникшийся почти сыновним почтением к моей образованной свекрови Шейх заранее ей позволил делать все, что заблагорассудится.

— Когда твоя мать беременная ходила, я третьего ребенка ждала. Рожать не могла — не прокормили бы мы трех. Диссертация на носу, да и по трое детей заводить тогда не принято было. Майрик [69] , — свекровь дернула головой почти так же, как я все годы дергала при упоминании ее собственного имени, — мама Ида сказала, иди на чистку. Но до «иди» почти три месяца надо было доходить, это вам не нынешние вакуумные методы. Мне защищаться надо, а токсикоз дурманящий. И тут еще Даша с пузом перед глазами мелькает…

69

Мать (арм.).

Свекровь выпустила дым. Помолчала, пока я представляла себе мою маму, беременную, молоденькую, и Карину, изначально ненавидящую мамин живот, в котором была я.

— После сказали, что это была девочка. Уходила из отделения и увидела, как тебя из роддома забирают. И все совпало. Видела тебя и будто рядом свою не родившуюся девочку видела… — на щеках Каринэ прочертились две дорожки. Прежде видеть плачущую свекровь мне не случалось.

Что было бы со мной, если бы я, не приведи господь, потеряла ребенка и изо дня в день вынуждена была наблюдать, как рядом растет другой, вместо моего выживший. С ума бы сошла. Где б мне это все знать раньше, прежде чем ненавидеть ее в ответ.

— Все пыталась сжить тебя со света. А ты уехала, и в сердце дыра. Будто с тобой и моя девочка от меня уехала.

Я отвернулась к иллюминатору. Просто говорить сейчас я не могла. В горле что-то застряло. Может, запоздалая нежность.

— Эти новые, — свекровь даже не называла новых жен своих сыновей «невестками», — не пойми что…

— Я же тоже «не пойми что» была. Да еще и одна на двоих. Мальчиков твоих стравливала, ты ж мне так и говорила…

— Дура была, вот и говорила. Твои до женихатости дорастут, поймешь, какими глазами ты на их первую девку смотреть будешь. Вот уж воистину, лучше первый раз с бл…ю застукать. Ту хоть с чистой совестью ненавидеть можно, иначе любую хорошую девочку со свету сживешь… Самокритичность свекровиного настроя пугала.

— …как и меня свекровь сорок лет сживала, пока не утихла.

— У тебя тоже

была свекровь? — поразилась я самой банальной истине. Прежде мне никогда и в голову не приходило, что и моя свекровь сама была в роли невестки и маялась не меньше моего.

— Почему «была»? Она и сейчас у меня есть. Свекровь — это крест навечно! Мужа двадцать три года как нет, а свекровь есть. Ида.

Ида?!

Майрик Ида?! Бабка моих мужей и прабабка моих внуков — Каринина свекровь?

Бог мой! По армянской традиции Каринэ звала ее «майрик», что значит «мама», и мне никогда в голову не приходило, что старшая из двух вдовствующих домашних императриц императрице младшей свекровь, а не мать.

Придет время, свекровью стану и я. Лишь недавно, застыв у двухъярусной кроватки сопящих мальчишек, я подумала, что семейные истории имеют обыкновение повторяться самым причудливым и пытающим образом. Придет новая девочка, да вот хотя бы та Анечка с соседней дачи, которую Пашка на велосипеде катал, а Сашка этому катанию всячески мешал. И уже вокруг нее закипят семейные страсти. А Каринэ будет поглядывать свысока — как сама-то не свалишься в отчаяние ревности материнской, которая почище любой женской.

Мужик что… Ушел один, другого найти можно. Или других. Сын же один. Или два. Или три, неважно. Сына другого не найдешь. Сын — часть тебя, связанная с тобой невидимой пуповиной, которая никакими усилиями не отрывается, не отрезается до самой смерти, а может, и после нее. И любая попытка оборвать, укоротить эту пуповину, предпринятая любой женщиной, которая приходит, чтобы занять главное место в жизни твоего мальчика, болезненна донельзя. До рвот, до тошнот. До клинической смерти и столь же клинического стремления преградить, противостоять, поломать все, и даже саму жизнь, лишь бы не потерять…

Понимаю все разумом, дважды прошла этот путь с противоположной, невестинской стороны, а время придет, и сама стану свекровью. И, ненавидя и презирая саму себя, буду творить с нашей общей жизнью все то, что творила Каринэ? Не приведи господь!

— Вспомнил! — прервал мои предварительные раскаяния Шейх. — Вспомнил, где мужа вашего общего видел. В московском особняке Хана. Во время прошлого визита я у него дважды в особняке был. В первый раз, недели две назад, человека, похожего на вашего мужа, привели охранники Хана. Кажется, очень старались, чтобы я его не заметил.

— Почему не заметил?

— Человек этот был в невменяемом состоянии. Болен или пьян.

* * *

Московская диспозиция была предельно проста. Шейх отправился в арендованный с каникулярной скромностью «всего лишь» этаж новомодного «Арарат Хайата». Надо же было бедному Высочеству прийти в себя после лицезрения наших ростовских «трущоб», прежде чем явиться в наши московские «хоромы».

Купленная в прошлом году «двушка» располагалась в весьма приличном районе, но в панельном доме и большим количеством квадратных метров похвастаться не могла. Всех заработанных за четыре года круглосуточной работы денег не хватило на жилье, даже относительно напоминающее то, с которым я имела дело в своей дизайнерской ипостаси. Как не хватило и времени по-человечески оформить собственную квартиру. Сапожник без сапог. Переезжая, задекорировала старые дыры на скорую руку, намереваясь попозже сделать нормальный ремонт, да так времени и не нашлось. Не могла же я предположить, что в мою панельную «двушку» Его Высочество изволят пожаловать.