Знаки безразличия
Шрифт:
– Она мне подходит, - сказал Крайнов и, глядя на удивлённое лицо Романова, улыбнулся.
Забравшись внутрь 'краюшки', Ася прикрыла за собой дверь и огляделась. Сарай был разделён на две равные части наспех сколоченной фанерной перегородкой. В первой половине, перегораживая вход, была навалена куча хлама. Во второй комнатке было сносно: около полугода назад кто-то вынес из неё весь мусор и даже побелил стены. Так как 'краюшка' не закрывалась, оставлять в ней что-нибудь стоящее было опасно, но, если как следует поискать, обнаруживалось много интересного в тайниках - под половицами, в полостях стен и потолка. Однажды, маясь бездельем, Ася отыскала пять или шесть таких тайников. Стены уже успели исписать неприличными словами и признаниями в любви, а поверх всей этой галиматьи кто-то вывел аршинными буквами грозное предупреждение: 'В краюшке
Ася швырнула сумку на старый диван, из которого во все стороны лезли куски поролона, и, ощупав сиденье, присела рядом. Иногда после старшеклассников тридцатой школы между подушками дивана оставалось битое стекло и грязные шприцы, на которые можно было напороться. Наркоманов в 'краюшке' не жаловали, но кто мог запретить им забираться туда ночами? На обивку натрусили сигаретного пепла, сбоку блестело тёмное пятно, от которого исходил кислый запах рвоты, но в остальном диван казался безопасным.
Здесь, как ни странно, она всегда чувствовала себя гораздо спокойнее, чем дома. Любители выпить и покурить обычно подтягивались часам к шести-семи, когда домой возвращались их родители, и днём Ася часто бывала здесь одна. Раньше, если отчим был дома, она проводила в 'краюшке' всего пару часов, ожидая, пока мать вернётся с работы, чтобы не смотреть футбол или тупые телевизионные шоу. Когда мать уволилась, сарайчик стал её постоянным прибежищем. Здесь, в четырёх стенах на берегу красавицы-Камы некому было орать на неё после пары стаканов 'канистрового' коньяка.
Девочка надела наушники, зажмурила глаза так, что у неё заломило в висках и выкрутила громкость плеера на максимум. Наверное, когда-нибудь придумают плеер, который позволит заменять мысли музыкой, но пока приходилось обходиться низкими частотами.
Своего отца Ася помнила смутно. Кажется, он был неплохим человеком, пока не пристрастился к крепкому пиву. Как отец выглядел? Она припоминала только, что у него были рыжеватые усы, пропитанные табачным дымом, и большие руки. Лучше всего она помнила навязчивый сладковатый запах спиртного, который исходил от него вечерами, когда он устраивался в кресле перед телевизором. Отец всегда звал её Ася. Ей это нравилось больше, чем бесчувственное, лающее 'Настя'. Настя - это имя для капризной лукавой девчонки из обеспеченной семьи, которой с восьми лет лет дарят золотые колечки и дорогие шмотки. Ася - это маленький боец в поношенном балахоне и джинсах, купленных на китайском рынке. Ася экономит на школьных завтраках, чтобы купить себе карандаш для глаз в павильоне у вокзала. Ася тайком от родителей продала свои старые учебники, чтобы хватило на более-менее сносные наушники. Удивительно, что маму даже не заинтересовало, откуда они взялись. Наушники запросто могли оказаться крадеными, но мама не обращала внимания на такие мелочи. Асины дела в последнее время её почти не интересовали. Главное, чтобы дочь просила поменьше денег и регулярно ходила в школу.
Иногда Ася действительно воровала, в основном всякую мелочь: шариковые ручки, жвачку, шоколад. Случалось такое тогда, когда выпросить у мамы деньги становилось невозможным - обычно после праздников или к концу месяца. Воровать она не любила, понимала, разумеется, что это плохо, но ничего не могла с собой поделать, когда желудок был совсем пуст или нужно было писать - чем-то или на чём-то. Социальный педагог, которую за длинную шею и широкий приплюснутый нос прозвали Гусём Хрустальным, выдавала малоимущим школьные принадлежности из специального фонда, но тогда правда о происходящем в семье несчастного выплывала наружу, и длинные языки её одноклассников и учителей мусолили её недели две-три. Если Гусю Хрустальному пришло бы в голову позвонить маме и проверить, действительно ли Асе нужны тетради и ручки, девочке точно досталось бы 'на орехи'. Мол, она изображает нищенку, а краснеть матери. Плавали знаем.
Отец Аси умер под Новый год. Поутру, накинув куртку, он выбежал в тапочках к киоску за сигаретами, купил пачку 'Явы', тут же распечатал, прикурил и жадно затянулся. Эта затяжка стала для него последней. 'Скорая' забрала его прямо из-под окон квартиры, но из-за праздников в больнице и морге возникла какая-то путаница, и отца смогли опознать только через три дня. Всё это время они лелеяли надежду, что отец жив. Возможно, потерял память или находится без сознания. Мама даже поругивала его, подозревая, что он мог загулять с какой-то Таткой Рыжей. Разъяснилось всё второго января под вечер. Ася из этих страшных дней запомнила только одно: мама приготовила огромную миску 'столичного' салата, он скис, и пришлось спустить его в унитаз.
Уже через
Мать после этого взяла себя в руки и перестала пить совсем, даже по праздникам, боясь сорваться. Подружка, которая носила пузырьки, исчезла, зато 'опекари' приходили по очереди, старательно улыбались безгубыми ртами, приносили бесплатные билеты в кукольный театр, но Ася так и не отвыкла бояться, старалась забиться под кровать или за шторку в ванной, только бы не видеть их плоских, лишённых выражения лиц.
Года два или три они жили очень бедно, но об этом времени Ася, как ни странно, вспоминала с теплом. Мать работала в закусочной на трассе, где Асю пускали играть в подсобку, а повара то и дело совали что-нибудь вкусненькое. Со своим будущим мужем Асина мать познакомилась как раз в той закусочной. Он гнал фуру из Москвы на Урал и остановился, чтобы перекусить водянистым супом, от которого поднимался тяжёлый, неаппетитный дух. По несчастливой случайности заказ ему принесла именно мать Аси. Чем она привлекла его? Своей хрупкостью, покорностью и безропотностью? Усталыми, всегда чуть встревоженными глазами в пол-лица? Так или иначе, 'дядя Руслан' переехал жить к ним. Сам он был откуда-то из-под Соликамска, где остались его мать и сестра-инвалид.
Поначалу отчим даже понравился Асе. Он показался ей (да и матери) сильным и весёлым, но со временем им обеим довелось разочароваться. Руслан был жесток и глуп, и, как оказалось, любил выпить. Устроившись охранником на автостоянку, он приходил 'с суток' осоловевшим, со стеклянными глазами, залпом выдувал банку пива и заваливался спать. Отдохнув, он приносил с балкона канистру спирта, набирал в графин воды из-под крана и устраивался у телевизора. 'Священнодействую', - с сухим смешком комментировал он, подливая спирт в стакан с водой. После пары стаканов на него находила злость, он ругался сначала с телевизором, а потом с теми, кто подворачивался под горячую руку. Иногда, 'превысив норму', ахал кулаком по столу или метал в форточку цветочные горшки. В такие минуты Ася бежала из дома без оглядки, а мать неловко, бочком, будто приплясывая, выкатывалась в коридор и, глядя, как дочь поспешно обувается, выплёвывала злобно: 'Бросаешь, да, мать бросаешь? Ну, давай, давай, легко тебе!' В такие минуты Асе казалось, что глаза смазали йодом - так их щипало, она поспешно заталкивала шнурки внутрь кроссовок, чтобы не тратить время, и сдёргивала куртку с крючка, всякий раз отрывая петельку.
Вскоре мать, чтобы найти с Русланом общий язык, начала прикладываться к стакану. Делала она это осторожно, боясь спиться, но от старой привычки у неё вконец испортился характер. К тому же она внезапно сильно располнела, и отчим не преминул ей об этом сообщить, обозвав тупой жирной коровой. Из закусочной мать уволилась давно, почти сразу после появления в их жизни Руслана. Он, видите ли, не мог позволить, чтобы его 'почти жена' разносила гречку и сосиски похотливым шоферам. Асина мама перебивалась случайными заработками: подменяла кассиров в супермаркете, разносила почту, на дому стригла и красила непритязательных знакомых, фасовала печенье, мыла полы. От выпивки и от стресса она стала раздражительной, невнимательной, всё валилось у неё из рук, её постоянно ругали, выгоняли то с одной, то с другой работы, так что вскоре она забросила попытки трудоустройства и сделалась домохозяйкой. Целыми днями сидя в четырёх стенах, опухшая, заплаканная и злая, она совсем опустилась. Руслан попрекал её бездельем, неряшливостью и напрасными тратами, мать напускалась на него за жадность и грубость. Иногда отчим вспоминал о том, что кормит чужую дочь, и в такие моменты Асе хотелось плюнуть ему в лицо. Так проходили их дни: в тяжёлом запахе перегара, ругани и скандалах, безделье и безысходности.