Знакомьтесь — Вернер Херцог
Шрифт:
Ну, кино само по себе обладает таинственным гипнотическим эффектом. Часто на площадке мне приходится спрашивать ассистентку, какие сцены уже сняли, и какие еще осталось снять. Я пребываю практически в бессознательном состоянии, и когда мне говорят, что идет уже третья неделя съемок, со мной случается шок. «Как так может быть? — спрашиваю я себя. — Куда делись все эти недели? Что я наснимал?». Как будто я напился, непонятно как добрался домой, а утром просыпаюсь, в комнате полиция, и мне говорят, что ночью я кого-то убил.
В период подготовки к съемкам «Стеклянного сердца» я находился под впечатлением от двух фильмов. Один — это «Трагический дневник дурака Зеро» [55] с участием театральной труппы из канадской психбольницы. Второй — «Колдуны-безумцы» Жана Руша [56] , снятый
55
«Трагический дневник дурака Зеро» (1969) — фильм режиссера из Торонто Морли Марксона. Вот что он говорит о своей работе: «„Дурак Зеро“ — эксперимент, импровизация. Мне показалось, что история получится интереснее, если снять ее в стиле документального кино, с живыми действиями, без сценария, используя „следящую“ манеру съемки. Постепенно фильм превращается в подлинное безумие. Все актеры, занятые в картине, непрофессионалы, но снимали мы не в настоящей психбольнице. На самом деле это был дом, где собирались творческие люди, всякая богема. В фильме я его назвал „Приют „Сансет““, чтобы помочь зрителю настроиться на правильную волну. Когда „Дурак Зеро“ только вышел, его показывали на разных фестивалях. Помню, я подал заявку на участие в Кинофестивале Торонто, но мне отказали — по той причине, что это просто-напросто, как они сказали, „не кино“. Я был в восторге».
56
Жан Руш (1917–2004, Франция) считается отцом современного этнографического кино, режиссер таких фильмов, как «Я — черный» (1958) и «Хроники одного лета» (1960). См.: Mick Eaton, Anthropology — Reality — Cinema, (BFI, 1978).
Я тогда очень мало знал о гипнозе, и мне не приходило в голове использовать его в кино, пока я не начал думать об этой истории коллективного помешательства, когда герои знают о грядущей катастрофе, но продолжают идти ей навстречу. Я думал, как же мне создать такую картину: множество людей, как лунатики, с открытыми глазами шагают навстречу неминуемой катастрофе. Актеры должны двигаться плавно, как в воде, чтобы их поведение и жесты были необычны, и атмосфера галлюцинации, пророчества и коллективного безумия, должна постепенно сгущаться. Под гипнозом актеры оставались самими собой, но поведение их было стилизовано. Вероятно, название может тут что-то прояснить. «Стеклянное сердце» — для меня это означает необычайно восприимчивое и хрупкое внутреннее состояние, состояние ледяной прозрачности.
И сейчас многие считают, что гипноз — просто цирковой трюк…
Ну конечно. Но я применял его с конкретной целью. Все, кроме главного героя, обладающего даром предвидения, перед съемками подвергались гипнозу. Я хочу подчеркнуть, что использовал гипноз как средство стилизации, а не манипуляции. Мне не были нужны актеры-марионетки. Всю жизнь меня обвиняют в том, что я стремлюсь получить максимальный контроль над актерами на площадке. Если говорить о «Стеклянном сердце», то, уверяю вас, мне, как режиссеру, было бы значительно удобнее работать с актерами, не находящимися в трансе. Принято считать, что под гипнозом человек лишается воли — это заблуждение. На самом деле ядро личности остается неизменным. Если я, к примеру, велю загипнотизированному человеку взять нож и убить свою мать, он не послушается.
«Стеклянное сердце» стало естественным продолжением других моих работ. Я и прежде пытался показать внутреннее состояние человека, видимое при определенном ракурсе: происходящее как кошмарный сон в фильме «И карлики начинали с малого»; экстаз, переживаемый спортсменами, в «Великом экстазе резчика по дереву Штайнера»; и даже состояние неучастия в общественной жизни у детей в «Краю безмолвия и тьмы» и у Бруно в «Загадке Каспара Хаузера». Ни в одном из этих фильмов ни у кого нет никаких отклонений, даже у лилипутов.
«Стеклянное сердце» — необычайно поэтичный фильм, это относится даже к сценам, где нет диалогов.
Мне
Вводя актеров в транс, я не говорил: «Вы великий поэт! Вы — величайший в мире певец!» Я говорил: «Вы двигаетесь как при замедленной съемке, потому что комната заполнена водой. У вас есть баллон с кислородом. Обычно под водой двигаться очень тяжело, но вы чувствуете необычайную легкость. Вы плывете по течению, почти летите». Или: «Вы видите партнера, но смотрите сквозь него, как сквозь оконное стекло». Или: «Вы гениальный новатор и работаете над безумным и прекрасным изобретением. Когда я подойду и положу руку вам на плечо, вы скажете мне, что вы изобретаете». Очень важно было выбрать правильный метод внушения. Скоро актеры уже могли чувствовать несуществующую жару, даже начинали потеть. Они вели беседы с вымышленными людьми, двое загипнотизированных актеров могли вместе разговаривать с вымышленным персонажем. Зачастую у них были не согласованы движения и речь. После пробуждения у большинства оставались лишь смутные воспоминания о том, что они делали под гипнозом.
Вы сами всех гипнотизировали?
Сначала на репетициях присутствовал гипнотизер. Я рассчитывал, что во время съемок он возьмет на себя функции ассистента режиссера, но мне не понравился его подход, и пришлось все делать самому. Это был странный нью-эйджевый тип, он заявлял, что гипноз — это космическая аура, которую только он с его могуществом может передать особо одаренным медиумам. Он чересчур увлекался сверхъестественными аспектами — я их потом использовал для выступлений Хануссена в «Непобедимом». После двух сеансов я стал гипнотизировать актеров сам, так что на площадке мне приходилось с актерами и группой говорить разными голосами. Оператору я отдавал указания шепотом: попроси я его во весь голос сделать шаг влево, за ним бы шагнули все актеры. Единственный персонаж фильма, не находившийся в трансе, — Хиас, пророк. Также из соображений безопасности я не гипнотизировал рабочих стекольной фабрики, потому что они имели дело со стеклянной массой с температурой 1100 °C.
В чем специфика работы с актерами, находящимися в гипнотическом состоянии?
Как правило, после введения в транс я говорил актерам, что делать и как реагировать, но при этом предоставлял им свободу, и, конечно, непредвиденных поворотов было множество. Под гипнозом прекрасно работает воображение. Я не просил актера написать поэму, я говорил: «Ты первый, кто за многие сотни лет ступил на этот незнакомый остров. Повсюду густые джунгли, удивительные птицы. Перед тобой огромная скала, ты подходишь ближе и видишь, что она из чистого изумруда. Много веков назад здесь жил святой старец и всю жизнь молотком и зубилом высекал на скале поэму. Сейчас ты откроешь глаза и станешь первым, кто увидит ее. Ты прочтешь мне эти стихи». Один из актеров работал на конюшне мюнхенской полиции, у него не было никакого образования. Я попросил его открыть глаза и прочесть надпись. Он пожаловался, что у него нет очков, и я велел ему подойти поближе. Он сделал шаг вперед и очень странным голосом произнес: «Почему мы не можем выпить луну? Почему нет для нее сосуда?» — и стал читать дальше, стихи были прекрасные. Потом подошел другой парень, бывший студент-юрист. Я поведал ему ту же историю, он посмотрел на скалу и сказал: «Дорогая мама, у меня все хорошо. Я с надеждой смотрю в будущее. Целую, обнимаю, твой сын».
Как вы считаете, зрителям было важно знать, что актеры были под гипнозом?
Нет, вовсе нет, хотя бы потому, что гипноз — обыденное явление, как, например, сон. Гипноз окружен аурой мистики, главным образом потому, что ему до сих пор нет полного научного объяснения, как, допустим, и акупунктуре. Физиологические процессы в мозге, сопутствующие этим феноменам, пока недостаточно изучены. Гипнотический транс не имеет ничего общего с метафизикой или злыми силами, пусть ярмарочные шарлатаны и пытаются убедить публику в обратном. Принцип, на самом деле, в том, что гипнотизер подталкивает внушаемого осуществить самогипноз с помощью речевых ритуалов. Те, кто смотрел «Стеклянное сердце», не зная, что актеры были загипнотизированы, говорили мне о присущей фильму «атмосфере грез».