Знали, чего хотят
Шрифт:
Шутник хохотал. Он топал ногами как сумасшедший, сотрясая дом. "Боже", подумал отец.
Но вот и Еж присоединился к нему: он заухал, как филин, потом набрал побольше воздуха и издал вопль. Дочери зловеще молчали. Отец слышал, как парни перекликались: "Посмотри на это!", "А тут что?", "А тут? О-ой!". Наверное, они, раскачиваясь, держались друг за друга, чтобы не упасть и не покатиться по полу.
Отец стоял, схватившись за перила.
Сестры заговорили. Не повышая голоса, но гневно. Потом громче. Шутник и Еж не слышали, потому что продолжали дико хохотать,
– Честер! Уолт!
Это был пронзительный крик - крик джунглей.
Смех прекратился.
Отец почувствовал, что покрывается испариной. Девушки говорили очень тихо, ледяным тоном, словно с чердака подул зимний ветер. В мертвой тишине их голоса звучали ровно, они почти шипели, как змеи. Отец представил себе, как парням указали на дверь жестко вытянутой рукой. И в самом деле, через минуту Честер и Уолт скатились с лестницы, зажимая рты руками. Они взглянули на отца, а он вопросительно - на них. В глазах мальчишек плясали черти. Прижимая ладони к губам, они выскочили из дома. Отец сжался, зная, что дверь грохнет изо всех сил, так и случилось.
– И не возвращайтесь!
– крикнула Мэг, стоя на лестничной площадке. Но было поздно.
В сумерках за дверью дома какое-то время было тихо, потом новый взрыв ненасытного животного смеха. Отец провожал парней глазами, пока они не скрылись из виду: они шли спотыкаясь, облапив друг друга и закинув головы к звездам, совершенно как два пьянчуги, что вывалились из кабака, где провели ночь в загуле.
Позже, к вечеру, зазвонил телефон. Говорил Еж.
– Э-э-э, я просто хотел сказать, что мы оба сожалеем...
– Боюсь, что я не смогу позвать дочерей к телефону, - сказал отец.
– Даже и извиниться нельзя?
– У них наверху дверь заперта.
– Мы все испортили, - сказал Еж несчастным голосом.
– А вы не сдавайтесь. Все станет на свои места.
– Как раз когда все наладилось...
– продолжал Еж, - мы уже две недели пытаемся их куда-то пригласить, а они все отнекиваются. И вот мы пришли взглянуть на картины...
– Он подавил смешок.
– Извините, я и не думал смеяться.
– Я вас вполне понимаю, - сказал отец, - если вам от этого легче.
– Передайте им, что мы очень сожалеем, - сказал Еж.
– И раскаиваемся.
Отец поднялся наверх, чтобы передать разговор. Он все сказал через закрытую дверь, но ему даже не ответили. Пожав плечами, он раскурил трубку и сошел вниз.
Всю следующую неделю отец был порядком занят. В те три вечера подряд, что он возвращался со службы раньше обычного, он не видел ни Ежа, ни Шутника. Дочери меж тем рисовали в своей комнате с каким-то рьяным упорством. На четвертый день Еж и Шутник мелькнули в самом конце улицы - что называется, в туманной дали. На пятый день позвонили по телефону. На шестой Мэг сказала им с десяток слов. На седьмой, то есть в воскресенье, парни удостоились высокой
– Как вы считаете, пойдут они с нами, мистер Файфилд?
– спросили они отца, встретив его однажды вечером.
– Все в руках божьих, мальчики, - ответил он.
– По-моему, мы ведем себя прекрасно, - сказал Еж.
– Каемся как черт знает что, - добавил Шутник.
– Мы даже не вспоминаем проклятых портретов!
– Это мудро, - сказал отец и похлопал парней по плечу.
Отношения отца с дочерьми были в ту неделю несколько отчужденными: похоже было, что они и его причислили к мужскому заговору. А он, проявляя благоразумную деликатность, не интересовался тем, как развивается новая форма искусства.
– Ну как, готово?
– спросил он однажды.
– Почти, - ответили сестры.
– Нашли ребят, похожих на портреты?
– Это прозвучало как бы между прочим.
– Почти.
– Что ж, не теряйте надежду.
На десятый день после ссоры отец улучил момент, чтобы взглянуть на рождение великих полотен, когда дочерей не было дома. Потом он спросил у жены:
– Тебе не кажется, что портреты слегка меняются?
– Не заметила.
– Волосы, например. Ведь оба были блондинами?
– Разве?
– По-моему, и глаза у обоих были сначала небесно-голубыми.
– Может, ты и прав.
– А девчонки говорят тебе что-нибудь... м-м-м... о том, что трудно найти ребят, похожих на идеал?
– Они все время не в духе. Пора бы им прекратить это дурацкое занятие.
– Ерунда. Они умеют приспосабливаться, вернее, закаляться в борьбе. Жизнь никогда их не скрутит. Впрочем, эти портреты... Мне кажется, девчонки похудели... Костлявые какие-то. Не могу понять, в чем дело.
– Можно сказать, что этой живописью они сами себя загнали в тупик, ответила мать, - и не видят выхода. А что там творится с портретами?
– Еще не закончены. Будем ждать. Однако, должен признаться, эта неопределенность меня убивает.
– И отец снова побрел наверх, в комнату дочерей.
На одиннадцатый день, а именно в пятницу вечером, придя с работы, отец был удивлен тишиной, царившей в доме. Он подошел к жене, сел рядом и чмокнул ее в щеку.
– Что за безлюдье?
– спросил он.
Обеденный стол сверкал серебром и белизной салфеток, но все было не тронуто.
– А где дочери?
– продолжал отец.
– Наверху, болеют.
– Болеют?!
– Ты же знаешь, каждый раз, когда у них свидание, они заболевают. Когда появляются кавалеры, они выздоравливают. А к десяти вечера, после кино, каждая сможет выпить по четыре эля(1). Кстати, сегодня великий день: они нашли своих Прекрасных принцев.
– Не может быть.
– Так они сказали.
– Я знал, они своего добьются. И кто же герои дня?