Знаменитые писатели Запада. 55 портретов
Шрифт:
Кстати, о политике. В «Пармской обители» Стендаль образно сказал: «Политика в литературном произведении — это как выстрел из пистолета посреди концерта…»
Но Стендаль — это не только книги, а еще и дневник. Он без устали делал заметки, записывая всякое движение чувства, всякое событие. С одинаковой точностью он вел запись своим сокровенным душевным тайнам и франкам, потраченным на обед, на книги или стирку белья. Стендаль обладал некоей нервической графоманией: все записывать, все фиксировать, «остановить мгновение», хотя оно чаще не прекрасное, а, наоборот, безобразное. И эта «писанина» отражена в его литературном наследстве — в беллетристике, в письмах, в собранных даже анекдотах, где главный герой — сам Стендаль.
Другое дело — женщины. Это куда серьезнее. Тем более что природа обделила Стендаля мужской красотой. Физиономия — круглая, красная, мещански дородная. Насмешка судьбы: нежная душа мотылька заключена в изобилии плоти и жира. У Стендаля были и соответствующие прозвища: китаец, обойщик, дипломат с физиономией аптекаря… Но в этом гигантском теле, как замечает Цвейг, дрожит и трепещет клубок чувствительных до болезненности нервов. И как с такой внешностью добиваться успеха у женщин? Он мечтал быть Казановой, а у женских ног превращался в робкого гимназиста. Он рано потерял свои волосы и был вынужден постоянно прикрывать свою лысину. Выбранный им лиловый парик был не самым лучшим его украшением. А еще большой нос, толстые щеки и короткие ноги. Впоследствии появился и живот.
Первый же опыт с женщиной закончился конфузом. А всего у Стендаля было всего 6 или 7 побед, в том числе неоднократно бравшиеся уже другими крепостями или добровольно капитулирующие добродетели. Многие из женщин, которых любил Стендаль, были для него недостижимы, включая и самую первую из них. Он признавался: «Я всегда хотел покрыть поцелуями свою мать и хотел, чтобы при этом на ней не было никакой одежды… Я всегда хотел покрыть поцелуями ее грудь». Она умерла, когда Стендалю было 7 лет.
Первая покорившаяся ему женщина — это было в Милане, в 1800 году, — наградила его сифилисом. Там же в Милане через год Стендаль пылал страстью к полногрудой Анжеле Пьертрагруа, но не мог признаться ей в любви, которую она щедро раздавала другим мужчинам. Спустя 10 лет Стендаль снова встретился с Анжелой и, наконец, признался, что был в нее влюблен. «Господи, — удивилась она, — почему же вы тогда молчали? Но, честно говоря, и сейчас не поздно», — сказала дама и увлекла Стендаля на кровать. В ознаменование любовной победы Стендаль попросил вышить на своих помочах эту знаменательную для него дату: 21 сентября 1814 года, в половине двенадцатого утра…
Были и другие женщины в жизни Стендаля: Адель Ребюффель, Меланж Гилберт, Александра Дарю, танцовщица Луазон, аристократка Джулия Роньери, которая бросила Стендалю уничтожающую фразу: «Вы старый и некрасивый…» Была еще Матильда Дембовски, вдохновившая писателя на создание книги «О любви» (любопытно, что за 10 лет после ее публикации удалось продать всего лишь 17 экземпляров).
Мысль о своей донжуанской несостоятельности постоянно угнетала Стендаля. Оставалось только теоретизировать и в своем трактате писатель классифицировал, что есть 4 вида любви: любовь-страсть, любовь-влечение, физическая любовь и любовь-тщеславие. А еще он ввел понятие «кристаллизация чувств», когда мужчина украшает женщину достоинствами, которыми она не обладает.
В своем творчестве Стендаль взял блистательный реванш за жизнь, за свои любовные неудачи. Матильда его обманула, зато Люсьен Левен женится на мадам Шатель. Анжела ему изменяла, зато герцогиня Санаверина сходит с ума по Фабрицио. В романах Стендаля происходит великий праздник сбора винограда любви — компенсация за кислый виноград личных
Но будущим донжуанам Стендаль оставил два великолепных завета: «Гибкость ума может заменить красоту». И второй: «Сумейте занять женщину, и она будет вашей».
Если внимательно посмотреть на всю жизнь Стендаля, то ее он построил как сознательную оппозицию своей эпохе. Будучи писателем, он игнорирует устоявшиеся литературные формы; будучи солдатом, глумится над войной. Как политик иронически относится к истории, как француз откровенно издевается над французами. Короче, Стендаль не хотел быть «бараном из стада».
Цвейг пишет о Стендале: «Он счастлив, что не подходит ни к каким классам, расам, сословиям, отечествам… лучше стоять в стороне одному, только бы остаться свободным. И Стендаль гениально умел оставаться свободным, освобождаться от всякого принуждения и влияния. Если из нужды ему приводится принять какую-нибудь должность, надеть форму, то он отдает только минимум, необходимый для того, чтобы удержаться у общественного корыта, и ни на грош больше, а всякой должности, во всяком деле, чем бы он ни занимался, умеет он, действуя ловкостью и притворством, остаться совершенно свободным и независимым».
Все это похоже на некое швейкианство, но без глупой улыбки Йозефа Швейка. У Стендаля лишь презрительная улыбка в душе.
Стендаль говорил: «Моею истинною страстью было познавать и испытывать. Эта страсть никогда не получала полного удовлетворения». И еще он говорил: «Я не порицаю, не одобряю, а только наблюдаю…» И определение: «Я наблюдатель человеческого сердца». Он же и аналитик, который в своих книгах переводит «язык страстей» на «язык математики». Соединение ума и сердца — вот что такое Стендаль.
Цвейг определил Стендаля как «нового Коперника в астрономии сердца». По существу, Стендаль разъял отдельного человека, расщепил его на кусочки и увидел в нем множество тончайших оттенков. Ну, а в себе обнаружил тартюфское ханжество. Помните, как маркиз де ла Моль в «Красном и черном» пришел в бешенство, когда узнал о романе Жюльена с Матильдой:
«Ответ подвернулся из роли Тартюфа.
— Я не ангел…»
Ни Жюльен, ни Стендаль, конечно, не ангелы, они — люди со своими пороками и заблуждениями. И что делать? Андре Моруа перефразировал обращение Стендаля к читателю о том, что не надо проводить свою жизнь «в страхе и ненависти», в иное: «Друг читатель, проводи свою жизнь в любви и в высоких устремлениях».
Ну, а теперь о значении Стендаля. В 1994 году в Москве проходил коллоквиум «Стендаль и Россия». Первыми почитателями французского писателя были люди, близкие к декабристам, и в частности князь Петр Вяземский. Одним из самым прилежных читателей Стендаля являлся Лев Толстой, на которого большое впечатление произвела батальная сцена из «Пармской обители». Привлекала Толстого и стендалевская тема человеческого счастья. Психологические открытия Стендаля повлияли и на творчество Достоевского. «Уроки» Стендаля оказали влияние на Максима Горького, Эренбурга, Фадеева и многих других советских писателей.
Французский исследователь Жорж Нива отмечает и такую странную на первый взгляд связку: Стендаль и Набоков. Нива обращает внимание на похожесть двух писателей — «абсолютным неверием, поисками счастья, страхом перед пошлостью, изгнаннической судьбой, творящей из неудобства какой-то устав веселья. „Приглашение на казнь“ Набокова — пародия на всю литературу о тюрьме… пародия на Стендаля — и в ироничности слога…»
«На всем пути от Жюльена к Цинциннату, — добавляет Жорж Нива, — русская литература старалась приспособить к себе, принять и понять Стендаля, но почти ничего не выходило. Несомненно, в ней слишком сильна неспособность к легкому, веселому неверию. Лишь постороннему ей писателю, изгнаннику Набокову, удалось хоть как-то ввести Стендаля в свой странный аллегорический мир».