Знание-сила, 1998 № 01 (847)
Шрифт:
Он находится в той точке социального пространства, откуда планируют, например, идеологическую работу среди подростков: «Большая и сложная задача сформировать из подростка волевого гражданина, подлинного советского патриота». Надмирная точка зрения заставляет забывать о реальности: подростки четырнадцати — шестнадцати лет работают по десять — одиннадцать часов, работают в ночную смену.
Автор дневника даже массовое выживательное движение (как, впрочем, и любое другое) интерпретирует как инициативу партии: «Бывает так. Поднимут на какое-либо полезное дело народ, зажгут и успокоятся. Воспламенившаяся масса — угасает. Как в топке уголь. Если его не шуровать, будет тлеть, пока совершенно не погаснет!» (11 февраля 1942 года). Метафора угля и топки симптоматична. Он
Установить баланс власти в свою пользу — получить право решать вопросы жизни и смерти, причем отнюдь не в переносном смысле: дать обед или лишить обеда, одеть или раздеть. В понятие воспитательной работы входили как идеологические практики, так и практики дисциплинарные:
«Когда мы приехали на комбинат, в полном разгаре был воскресник по уборке территории комбината. Сделано много. Собраны огромные кучи щепы, обломков, мусора. Кто хорошо, по-ударному работал на воскреснике, сделан обед из трех блюд как поощрение. Бездельники получили лишь первое блюдо. Правда, густой, с жиром суп, но ни второго (каша со шпиком), ни третьего (брусничное варенье...) им не дали. «Иначе не заставишь работать», — заявил директор комбината Веречитин. Для ИТР и стахановцев обед приготовлен отдельно. Вкусный суп с грибами и сметаной, на второе фарш с рисом и на третье стакан кофе со сгущенным молоком и ватрушкой. Стахановцы и ударники получают в первую очередь курево...» (запись 17 сентября 1944 года).
Он режиссирует других, но и его самого режиссируют. По отношению к «массам» он доминирующий, во властном поле он — подчиненный. Это не такое уж устойчивое равновесие колеблется. Недаром он столь старательно следует официальному канону.
Одна из причин этой неустойчивости — в его прошлом.
Еще одни образ, причем не последний.
У нашего многоликого героя есть еще один образ: человека, который только натянул на себя маску идеального рычага партии, идеологически выдержанного и «культурного», и играет «на театре».
Читатель, вероятно, заметил, что для героя нашего письмо — это труд: зачеркивания, стирание, переписывание, орфографические ошибки. Иногда он употребляет родительный падеж вместо дательного: «в Америки», «не поддались паники», «не угодил мамы». Он пишет: «бонбандировка», «для супруге», «в связи с болезней», «иждевенец», «кстате», «тертка» (терка), «дом с мизонином» и прочее. Он употребляет деепричастный оборот: «я еще не успев понять в чем дело — раздался оглушительный взрыв» (24 августа 1940 года). Но главное — языковый репертуар, который явно определяется социальной биографией пишущего. Он старательно копирует тогдашний газетный стиль, но из-под него вылезает «с форсом», «барышня», «зало», «супруга» — из словаря городского мещанства. Ошибки и лексика — стигматы «рабского происхождения». Он явно свежий городской житель.
Пишущий правильно — хозяин, а наш герой стремится быть хозяином. Язык Краткого курса истории ВКП(б) — то же, что в статусных обществах язык высших классов. Или то же, что литературный язык для того, кто раньше говорил на диалекте. Новый язык равнозначен хождению в театр. Новый язык — род театральной маски. И то и другое — знак стиля жизни советской элиты первого поколения.
Тот язык, которым так старается овладеть наш герой, отмечает границу, отделяющую его от «непривилегированных», пусть даже это его собственная сестра и родители. Узнав о смерти родителей во время оккупации, он пишет, что много лет он не имел о них сведений. Разрыв с родителями, вообще с деревенскими родственниками — тогдашний механизм исключения. Разрыв принимает форму обиды:
«Получил большое... письмо от сестры Тони. ...Мамаша буквально бросила ее тяжело больную и в большом горе. Именно в день, когда было получено извещение о гибели мужа сестры Михаила... Выходит у нашей родительнице таксе безразличное отношение не только ко мне, но и к другим детям. Ведь мою маму совершенно не волновала моя судьба Она проявляла равнодушие ко мне даже тогда, когда я был при смерти в 1938 году... Разве после таких случаев вспомнит хорошим словом своих родителей: отца, который
Но прошлый опыт встроен в тело. Это жизнь поколений крестьян, людей, которые всегда находились на нижних ступенях социальной иерархии. Наш герой — человек, для которого подчиненное положение привычно. А потому даже тогда, когда он карабкается по социальной лестнице вверх, подчинение, пожалуй, даже не тяготит его.
Словом, ситуация нашего героя диктует двойную жесткость идентичности. Во-первых, он «свежий» человек во власти. У него нет никакой опоры, кроме самого аппарата. Он получил от партии «все», ибо у него нет, помимо его теперешнего положения, ни экономического, ни социального, ни культурного капитала. Во-вторых, он в ситуации прямой угрозы существованию. И не только потому, что идет война. Ему как партийному функционеру приход немцев грозил погибелью самым прямым и непосредственным образом.
Известно, что люди тем более истово воспроизводят ритуалы, в том числе словесные, чем в большей степени под вопросом продолжение жизни. Новую советскую идентичность тем более истово культивировали те, кто попал наверх из крестьян, из социального слоя, само существование которого было под угрозой.
Для этих людей вопрос «веры» в связность повседневной жизни, а также символические интерпретации экзистенциальных вопросов времени, пространства, континуальности и идентичности были не просто актуальными- Это была проблема продолжения жизни. Каждый должен был заново создавать свой защитный кокон. Отсюда — огромная роль «готовых» ответов, предлагаемых властью. Но что именно он защищает, вопрос открытый: слова ли, мировоззрение, даже веру? •
ВСЕ О ЧЕЛОВЕКЕ
• Макс Клингер. «Качели»
Денис Рогачков
Марта и психотерапевты
Освобождение эмоций
* Продолжение (см. №11 и 12 за 1997 год.
Кратко смысл этой психотерапевтической методики — «клин клином вышибают», Чтобы помочь пациенту справиться со страхами и тревогами, терапевт провоцирует его и помогает как можно полнее пережить в фантазии или в реальности свой страх. Таким образом эмоции «освобождаются» и одновременно повышается порог чувствительности к определенного рода раздражителям.
Очередного психотерапевта, к которому попала Марта (хотя для нас ее предыдущих визитов уже не было), невысокого полного человека, начинающего лысеть, не особенно интересовали ее взаимоотношения с другими людьми, ее «экзистенциальные» переживания и смысл симптомов. Но зато он был очень внимателен к ее страхам, старался выяснить, с чем они связаны, чего конкретно она боится. Он понял, что предмет ее страхов — глисты и грязь Когда-то болезнь дочери — она заразилась глистами — напугала ее и вывела из равновесия. Марта не знала, как защитить Арлин, как справиться со своей тревогой, куда убежать, что делать. Врач посоветовал ей следить за чистотой в доме. Марта стала мыть, стирать, стерилизовать, как сумасшедшая, — это был выход, ответ. Чтобы справиться с тревогой, нужно следить за чистотой и как можно чаще мыться. С любой тревогой, чем бы она не была вызвана.