Знание-сила, 1998 № 01 (847)

Коллектив авторов

«Знание — сила»: — Аза Алибековна, очевидно, что мы можем говорить об античном мире, античных смыслах только как люди своего мира и века, носители своих смыслов. А как вы, с вашим профессиональным знанием античного мира, видите изнутри вашего опыта и конца нашего века: может ли что-нибудь сказать античность нам сейчас? Почему это сейчас может быть для нас интересным? И сохраняет ли античность значение эталона, совокупности некоторых ориентиров для сегодняшней культуры?

А. ТАХО-ГОДИ: — Ко мне, наверное, уже более тридцати лет никто специально с этим не обращался. Античность, классические языки, классическая филология... В общем, конечно, очень странно, что кто-то этим озаботился. Может быть, тут речь идет скорее о какой-то моде, охватившей сейчас многих. А мода —

явление достаточно поверхностное, хотя, наверное, ее знатоки и законодатели никогда с этим не согласятся. Всегда у них мода выражает сущность человека, раскрывает ее и тому подобное. Поэтому, может быть,- так и нельзя говорить, чтобы не обижать кого-то. Но я понимаю так, что это действительно сейчас модно. Открыли театр, например, гае решили демонстрировать элевсииские, орфические мистерии. Но вряд ли они принимали во внимание книгу профессора Николая Ивановича Новосадского «Элевсииские мистерии», старая книга, еще конца века, или его же книгу «Орфические гимны». Вряд ли им это было интересно. А схватили что-то такое внешнее — вот «тело», «телесная культура», орфические, элевсииские мистерии в голом виде... Оказалось, что театр этот — обнаженной натуры. Появляется множество разных книжек, которые фантастически представляют античный мир. Например, одна книжка о подвигах Геракла чего стоит! И это понятно, наверное: народ настолько неграмотен, настолько, даже если что-то знал, все давным-давно забыл, что можно делать все что угодно.

«Знание — сила». Комментарий. Разумеется, мода неспроста, как бы к ней ни относиться. То, что она поверхностна, даже вульгарна, видимо, это принадлежит к сути моды как культурного явления. Но оттого не менее следует задуматься. Мода, на наш взгляд,— свидетельство, симптом своеобразного культурного «авитаминоза»: она сигнализирует о том, что культуре чего-то не хватает, пусть косноязычно, пусть превратно. Симптом недопонятости античного мира и потребности в понимании.

• Египет, 2600 год до новой эры

Миф об Эдиле, разгадавшем загадку Сфинкса, всем известен. А был ли Сфинкс придуман греками? Предлагаемый графический ряд зримо связывает прошлое с настоящим.

• Египет, 1900 год до новой эры

А. ТАХО-ГОДИ: — Положение, если по-настоящему говорить, бедственное. Молодое поколение сегодня редко читает подлинники, не всегда знает древние языки, хотя сейчас в школах изучают латынь, а в некоторых даже греческий язык, специалистов мало. То, что делается в провинциальных университетах, это ужас.

Мы это видим по тем людям, которые приезжают к нам на стажировку.

«Знание — сила»: — Очень возможно, что сама история того, как русским культурным сознанием осваивалось античное наследие, особенности этой истории повлияли на сегодняшние наши взаимоотношения с античным миром и на нашу сегодняшнюю неграмотность. Поверхностная мода не случайна: что-то делает ее возможной, что-то в организме культуры этому не сопротивляется. Не сопротивляется и в то же время требует, иначе не было бы никакой моды.

А. ТАХО-ГОДИ: — А как же? Посмотрите, когда все в России начиналось: Славяне-греко-латинская академия — 1668 год; затем была Академия наук — 1722 год; затем Московский университет — 1755 год. А теперь сравните с Западной Европой: Болонский университет был открыт уже в XII веке, это неважно, сколько там было студентов. В XII—XIII веках университеты были уже по всей Западной Европе. У нас все очень поздно начиналось. Вначале даже не было выделено словесное отделение — был философский факультет. Лишь в 1836 году словесное отделение появилось впервые. Потом, в 1850 — историко-филологическое. И уже после этого выделяли отделения классической филологии, истолкованной опять-таки очень широко: там могла быть и западная история, и любая литература — всеобщая, русская и т. д.

«Знание — сила». Комментарий.

Судьбу античности в русском сознании очень во многом определило то, что ее сознательное освоение началось чрезвычайно поздно. Оно пришлось на совсем другое, чем некогда у западноевропейцев, историческое, культурное состояние. Нам оказалось нужным очень быстро решить, как, в каких формах справляться с этим чужим опытом. А опыт был чужой, несмотря на то, что мы несли в своих исторических генах, в своей ближайшей и живой памяти Византию — прямую преемницу Эллады. Мы получили в качестве опыта для освоения не просто античность, но античность в западноевропейском ее восприятии. Эго принадлежит к существенным чертам русского образа античного мира: мы учились ему у других и смотрели на него хоть и своими глазами, во многом — через чужие очки. Собственно античные смыслы оказались для нас, поздних учеников, с трудом, если вообще отделимыми от позднейших европейских, за века сросшихся с ними.

А. ТАХО-ГОДИ: — Помимо того, в России бесконечные споры шли о том, что эта классическая филология собой представляет, узко или широко ее надо понимать, заниматься ли только изучением подлинников, изданием их, толкованием, интерпретацией или нужны какие-то идейные обоснования, соединять ли это с историей, с политическими, экономическими учениями. И вообще древние языки — греческий и латинский — что это такое? Для передовых, так сказать, либеральных кругов часто это было реакционно и опасно, так что лучше, может быть, было бы и без этих самых древних языков обойтись. С другой стороны, правительство было очень заинтересовано в их насаждении: древние языки дисциплинировали человека, его ум, выстраивалась определенная система. С их помощью преодолевался хаос, который часто бывает в головах.

«Знание — сила»: — Надо полагать, отношения с классическим образованием уже в прошлом веке были небезболезненны?

• Ассирия, 1000 год до новой эры

• Крит, 700 год до новой эры

А. ТАХО-ГОДИ: — Да, безусловно. В прошлом веке тяжелыми для античности были шестидесятые, семидесятые годы. Все время шла борьба между правительством и передовыми людьми. Поэтому все время то сокращали в гимназиях часы, то, наоборот, стремились расширить. Постепенно элемент «сократительности» стал сохраняться, поэтому, когда иной раз говорят о том, что душили несчастных гимназистов древними языками, это порядочные выдумки.

«Знание — сила»: — Получается, что отношение к классическому образованию было как-то связано с общим состоянием умов, с политической, идеологической атмосферой?

А. ТАХО-ГОДИ: — Да, тенденции зависели очень часто от обстановки общественной, политической. Почему-то всегда нападали именно на античность, ну как же: «уход в прошлое» в то время, когда надо быть передовыми, современными, а тут — подумайте! — до Рождества Христова, да еще язычники вдобавок.

«Знание — сила». Комментарий- Отношениям России с античностью не суждено было остаться вне общей, напряженной идеологизированности интеллектуальной атмосферы XIX века. Это было время выработки исторической судьбы России и разных вариантов отношения к ней, и едва ли не каждый вопрос с особой страстностью того русского века, не исключая и отвлеченно научные, мог переживаться как вопрос непосредственно решающейся судьбы, выбора позиции в ней.

Эта страстность, разумеется, была больше, чем политическая, хотя, конечно, могла принимать и сплошь принимала форму политического социального беспокойства.

«Знание — сила»: — А ведь либеральные круги, по сути дела, оказывались не совсем не правы, когда видели в преподавании древних языков признаки консерватизма? Основания ведь некоторые были?

А. ТАХО-ГОДИ: — Естественно, возвращались к истокам культуры, не каждому, наверное, хотелось к каким-то дальним истокам обращаться, это было достаточно трудно...