Знание- сила, 2003 № 07 (913)

Автор неизвестен

Экономика СССР, но она же и российская, в 1992 году не способна была сохранить всю огромную советскую науку. Надо было оставить лучшее. И надо было преодолеть ее главные структурные недостатки, а именно — оторванность от промышленности и высшей школы, что не позволяло включить науку в экономику, и связать фундаментальную науку с образованием. Я, кстати, сторонник той интерпретации фундаментальной науки, которая говорит, что главный ее продукт — это не только и не столько новые знания, сколько человек, впитавший это новое знание. Поэтому главная функция фундаментальной науки — непрерывно «производить»

людей, в которых заложено это новое знание.

Когда был золотой век советской науки? В шестидесятые годы. Уже в семидесятых началось замедление. Почему? Потому что в шестидесятые годы прирост научных работников в сферу науки составлял 5-7 процентов в год, постоянно притекали новые мозги. Как только в семидесятых годах этот прирост замедлился, а в СССР отсутствовал механизм внутренней ротации кадров в науке, она стала стареть. Не в 92-м, не в 95-м наука постарела, она уже в восьмидесятом была опасно стара.

— Какие меры были приняты и к какому результату они привели?

— Главные идеи реформы в нашей науке были следующие: обеспечить свободу (в том числе свободу выбора каждого ученого, где ему работать и где жить); обеспечить ее открытость и включенность в мировую науку; обеспечить поворот нашей науки от преимущественно военных задач к мирным; создать в сфере исследований и разработок механизмы конкуренции и нацеленности на конечный результат и так далее.

Все новые институциональные преобразования начала 90-х — создание научных фондов, государственных научных центров, усиление программного подхода в механизмах финансирования и тому подобное — были направлены на реализацию этих целей.

Как показали прошедшие годы, уже ясно, кто выжил, кто умеет, кто приспособился, а кто нет. И я уверен, что сегодня необходимо провести наконец честную и объективную инвентаризацию, о которой так много говорят. Вы ведь все хорошо знаете, кто есть кто, и где финансируются вывески и полутеплые институты, а где финансируется наука. А что после инвентаризации? Есть способ не радикальный, гуманный, идея его в том, чтобы сконцентрировать активные группы и привести в соответствие масштаб сети научных организаций возможностям сегодняшней экономики. Не одномоментно, а в течение двух-трех лет. Но начинать надо сейчас.

— Хотелось бы знать ваше мнение о месте России в глобальном мире.

— Если говорить о степени включенности стран в глобальную экономику, то главная тема дискуссий в России сегодня — удастся ли нам уйти от глобализации, удастся ли найти свой путь. Конечно, не удастся — у нас глобус один. Ни от информационных, ни от финансовых потоков, ни от людских миграционных потоков не закроешься. Поэтому надо не убегать, а искать место России в этом мире.

Доходов от торговли нефтью, лесом, минеральными удобрениями, металлом достаточно для того, чтобы обеспечить приличную жизнь 30- 50 миллионам из 150-ти, а на остальных этого не хватит. Мы не Арабские Эмираты, где полмиллиона человек и пятая часть мировых запасов нефти. Есть и вторая причина — ну, жалко же. Была

построена огромная научная инфраструктура, работает хорошая система образования. Ну, что ж мы вдруг сядем (или сидим уже) на нефтяную иглу. 1де же место нашей науки?

Попробую очень кратко пройтись по всей пирамиде (снизу вверх) «интеллектуализации» экспортируемого страной продукта. Внизу этой пирамиды сырье, территория, транспортные коридоры. О сырье я уже сказал. О территории: Панама. Египет прекрасно живут на транспортных коридорах, собирая дань.

Выше — экспорт простого индустриального продукта, машин и оборудования, а потом пошел наукоемкий ширпотреб, на чем живут Китай и Юго-Восточная Азия. Это не для нас, потому что Китай всегда будет более конкурентоспособным. Там рабочая сила дешевле, чем у нас.

А вот дальше открывается российская ниша — заказные сложные НИОКР, штучный уникальный продукт, частные технологии, то есть отдельные датчики, уникальные приборы. Но мы пока не способны производить сложные системные технологии — самолет или автомобиль, полностью отвечающий стандартам развитых рынков.

Дальше идут научные услуги — офшорное программирование и так далее. А еще выше в этой пирамиде следуют экспорт капитала, экспорт технологических стандартов, норм. Наконец, экспорт языка, культуры и образа жизни. Сегодня здесь только США, которые осуществляют экспансию своей системы ценностей. Даже Европа стонет от этого, не говоря уже о развивающихся странах. Это уже, если хотите, империализм в высшей стадии. Глобальная экспансия образа жизни.

— Число эмигрировавших из России ученых оценивается по-разному. Бесспорно одно — бывших россиян много, и они активны. Можем и должны ли мы этот факт взять на вооружение?

— К нашему счастью, очевидно, есть на планете то, что сегодня называют русским миром. Это не только СНГ и страны бывшего СССР, а гораздо шире, русский мир с русской культурой. Вот здесь у нас непочатый край возможностей. Но опять вся проблема в нынешнем расколе нашего общества, в том, что в нашем поколении была другая система ценностей. Помните, что у нас было привито? Работать трудно и упорно — это плохо. Воровать у государства — нормально, все так делают. Богатый — это плохо, а бедняк — это хорошо. Уехал за границу — вообще отщепенец и предатель. Все не так, как в цивилизованном мире. А там (слава Богу, теперь и здесь) считается, что человек свободен и вправе сам выбирать. Повторяю, нам не уйти от глобализации, и если мы хотим вступить в конкурентное соревнование с английским языком и американской культурой, то надо искать свое достойное место и конкурировать, то есть предлагать что-то более привлекательное и эффективное.

Мы знаем реальные оценки утечки умов. В среднем, это пятнадцать- двадцать тысяч научных работников, активно работающих за рубежом, еще примерно вдвое больше — это челночная миграция, контрактная миграция. А все это вместе абсолютно сопоставимо с количеством тех, кто работает активно в России. По статистике, у нас 450 тысяч научных работников, а статистика РФФИ говорит о следующем; за десять лет существования через фонд прошло примерно 70 тысяч научных работников. Это те, кто подавали на гранты, кто публикуется и так далее.