Знание-сила, 2004 № 09 (927)
Шрифт:
В социологии есть понятие "статусное потребление", когда деньги тратят попусту, ради престижа. Расточительная роскошь Версаля была необходима для утверждения неограниченной власти.
В концепции Элиаса "структуру власти определенного типа", систему отношений "взаимозависимых людей" можно определить "почти с такой же точностью, как структуру молекулы в физике". Любой человек в придворном обществе подвергался давлению сверху и со стороны равных себе. Король был избавлен от давления сверху, но давление снизу было значительным, в определенный момент оно могло раздавить — превратить в "ничто", — если бы все придворные
Но мелкие интриги в прекрасных дворцах не объясняют удивительную прочность правления Людовика XIV. Были иные причины.
Люди традиционного общества боятся неожиданных перемен, предпочитают жить, как растения в цветочном горшке, который выносят летом на солнце, а зимой заботливой рукой переносят в теплый дом, — они любят твердый порядок. Сен-Симон замечал, что все поступки короля были раз и навсегда определены: с часами в руках находясь на далеком расстоянии от дворца, можно было всегда сказать, что он делает. Знаменитая фраза короля, отчеканенная еще в юности: "государство — это я!", не столь однозначна, как иногда представляют. Силой своей интуиции Людовик XIV понял, что после смуты и мятежей подданные готовы избавиться от многочисленных притязаний по причине эгоистичной и личной: каждый готов был принять короля как своего союзника и помощника в борьбе со всеми прочими, — обид и ненависти накопилось предостаточно. Государство как учреждение было слабым и скверным, а король обещал быть сильным и "равноудаленным" от всех.
Молодой король принял мужественное решение: чтобы твердо держать власть, он вынужден был держать в руках и организовывать себя самого. Его собственный идеал величия королевской власти, по происхождению ветхий и древний, был обновлен и наполнен невероятным блеском версальского двора. Его подданные, которые имели вес в обществе, не только придворные, но и буржуазия, состоятельные слои, находили в своем короле то, что было и их внутренним побуждением: стремление к престижу. Они готовы были признать, что их существование согрето блеском королевской власти.
Престиж короля, и следовательно, престиж королевства укреплялся средствами испытанными. Франция непрерывно воевала, под знаменем короля была огромная по тем временам армия. Король пресекал вольности, которые допускала в прошлом слабая власть. Он отменил Нантский эдикт, определивший равенство прав католиков и протестантов и обеспечивший на время веротерпимость. "Один король — одна вера". 200 тысяч протестантов ("гугенотов") были изгнаны или бежали сами; оставшиеся вопреки своей совести должны были признать "истинную веру". Только в конце правления король стал проявлять очевидные признаки усталости и дряхлости, да и армия стала терпеть одно поражение за другим...
Придворное общество, созданное Людовиком XIV, было удивительно недолговечным — оно продолжалось после смерти короля почти 70 лет и было сметено до основания революцией. Но уже во время правления наследника, Людовика XV, были заметны признаки разлада: придворные выполняли предписанные обязанности нехотя, с усмешкой, старинный этикет порою напоминал комедию. В мемуарах отмечено, как дочери Людовика XV, оторвавшись от своих дел, торопились к королевской спальне, чтобы принять участие в церемонии, на ходу поправляя небрежно накинутые придворные платья и принимая на 6eiy недостающие детали туалета из рук фрейлин. (Через полчаса, едва переводя дыхание, они возвращались обратно). Впрочем, ленивый внук "великого короля", Людовик XV не любил находиться в парадной спальне, и скоро во дворце появилась пристройка с комнатами, которые не были предназначены для парадных церемоний многолюдного пробуждения и отхода ко сну.
Антуан Труеэн. Свадебное платье принцессы Марии Луизы Орлеанской
Чтобы доказать культурное влияние придворного общества на всю европейскую цивилизацию, и современную тоже, Элиас должен был опровергнуть утверждение своего знаменитого предшественника Макса Вебера, открывшего истоки "рациональности" европейского общества. "Рациональность", по Веберу, свойственна "буржуазному типу личности" и возникает в XV] веке под воздействием религиозных настроений протестантов. Основную роль в "буржуазном типе рациональности" Вебера играет расчет прибыли или убытка денег. Кто достигал успеха в этом деле, называл себя "избранником Божьим". Элиас предлагал еще и иной тип: "рациональность придворного общества", которое постоянно определяло "расчет прибыли или убытка статуса и престижа" дворян.
Возможность идти впереди другого или размах поклона можно представить как забавы бездельников, но это — этикетные формы, которые определяли честь, достоинство и судьбу. Поэтому беспокойство придворных об утрате статуса и престижа — что требовало до мельчайших подробностей продуманной стратегии поведения — было столь же постоянным, как заботы купца о сохранении капитала. Купец мог отвлечься, остаться наедине, но придворный был всегда на виду, он следил и за жестами, прислушивался к интонации слов. Искусство наблюдения, выяснение намерений партнеров, невысказанных и скрытых, было жизненной необходимостью в придворном обществе. Как и безукоризненная речь со сложным скрытым смыслом: поединки-дуэли, необходимые для защиты чести доблестных дворян, заменили в Версале поединками словесными.
"Здесь никогда не судят о вещах как таковых, но через суждения человека о них", — говорил Сен-Симон о придворном обществе. Как часто бывает, достоинства и недостатки соединены неразрывно. В придворном обществе не было искренней дружбы и откровенных суждений, но именно в этой странной среде утвердилось искусство наблюдать человека в его отношении к другим, а не рассматривать как абстрактное существо (или доброе, или дурное), чем всегда отличались философы и ученые.
Искусство наблюдения в придворном обществе обязательно распространялось и на самого наблюдателя. Именно здесь Элиас находит истоки "рациональности", осознанной самодисциплины. Придворный должен был "управлять" своими эмоциями, чувствами, настроениями. Поэтому он постоянно занимался беспощадным самоанализом. Придворное общество накопило бесценное множество сведений о человеке, о причинах его страстей и поступков. Сохранить и передать все это в форме литературных произведений удавалось редко, но при известном терпении и настойчивости появлялись замечательные произведения. Это мемуары, афоризмы, сборники писем.
В XIX веке придворное общество угасало, но стиль его мышления, манеры поведения, напротив, стали распространяться как образцы "хорошего воспитания". Искусство наблюдения и самоанализа было продолжено в литературных произведениях Стендаля, Бальзака, Флобера, Марселя Пруста.
Элиас, кроме прочего, заставляет уточнить наши представления о развитии абсолютизма в России. Очевидно, что Петр I, младший современник Людовика XIV, действовал иначе. Не было размеренной жизни двора, сложного этикета. Поведение царя- реформатора было порывистым, эмоциональным, иногда грубым и несдержанным. Иначе Петр определял обязанности дворянства, иным было его представление о государстве. Но значение культурных символов для укрепления неограниченной власти в России неоспоримо, как и создание нового центра власти, столицы на окраине империи.
Но это уже иная тема.
Мужская мода эпохи Людовика XIV
Чтобы остаться в памяти потомков в качестве великого правителя, не обязательно иметь великие достоинства и свойства незаурядного человека. Неограниченную власть Людовик XIV создал, используя качества обычного домашнего тирана.
Ольга Балла