Знание в контексте
Шрифт:
20. Контекстуализм и практическое рассуждение
В самых общих чертах эпистемический контекстуализм утверждает зависимость эпистемических стандартов от контекста, в том числе и от практического контекста (в разных практических контекстах «ставки» могут быть более или менее высокими) [90] . Например, зависимость от контекста стандартов применения концепта знания позволяет отвергнуть скептицизм. Последний объясняется игнорированием этой зависимости и, соответственно, выбором слишком сильных стандартов, относительно которых знание невозможно. Контекстуалист утверждает, что в обыденном контексте мы знаем о вещах окружающего нас мира. Лишь в специфическом скептическом контексте мы не имеем этого знания. На самом деле, против такой
90
Строго говоря, следует различать собственно эпистемический контекстуализм, когда стандарты оценки высказывания «S знает, что р» относятся к исходному контексту, в котором располагается сам субъект S, и семантический контекстуализм, когда стандарты оценки относятся к контексту, вообще говоря, внешнего наблюдателя – атрибутора высказывания «S знает, что р» (см., например, [47]).
Эпистемический контекстуализм несколько отличается от другой контекстуалистской позиции – так называемого «субъект-чувствительного (или просто чувствительного) инвариантизма» (subject-sensitive invariantism), принимающего во внимание лишь контекст субъекта, тогда как зависимость эпистемического статуса субъекта от контекста атрибутора отрицается [48]. Но и эта разновидность контекстуализма в эпистемологии не безупречна. Уильямсон, например, показывает, что антискептический субъект-нечувствительный инвариантизм, согласно которому стандарты для корректного применения эпистемических терминов, например, знания, не варьируются, объясняет эпистемические явления не хуже, чем контекстуалистские теории. Это ослабляет позиции контекстуализма и чувствительного инвариантизма.
Некоторые аргументы в пользу контекстуализма апеллируют к связи между знанием и практическим рассуждением. Согласно Уильямсону, «KPR: Приписывание предложению в первом лице настоящего времени “знаю” истинно в контексте, если и только если это предложение – подходящая предпосылка для практического рассуждения в этом контексте» [48, p. 227]. Например, «(…) “Я знаю, что моя дверь закрыта” истинно в моём контексте тогда и только тогда, когда то, что моя дверь закрыта, является подходящей предпосылкой для моего практического рассуждения» [48, p. 227]. Результатом такого практического рассуждения может быть, например, то, что я выхожу из дому, не проверив, закрыта ли дверь. На самом деле, как утверждает Уильямсон, «знание-практическое-рассуждение (KPR) принцип» необязательно возрождает контекстуализм. Он предлагает следующий модифицированный принцип KPR’: «Знают, что q, если и только если q – подходящая предпосылка для практического рассуждения» [48, p. 231]. Здесь нет эксплицитного апеллирования к контексту. При этом если q – подходящая предпосылка, но субъект не находится в положении знать, что она подходящая, он знает, что q, не будучи в положении знать, что он знает, что q (здесь применяется «аргумент против светимости»).
Рассмотрим следующий пример. Иван и Марья в зоопарке. (1) Иван: «Я знаю, что это зебра». (2) Марья: «Каким образом ты знаешь, что это не подделанный под зебру мул?» (3) Иван: «Да, исходя из того, что я знаю, я не могу сказать, что я знаю, что это не подделанный под зебру мул. Следовательно, я не знаю, что это мул.» Чувствительный инвариантист скажет, что в контексте (1) Иван знает, что это зебра, тогда как в контексте (2)/(3) он этого не знает. Во втором контексте стандарты более высокие. Переходя из одного контекста в другой, Иван потерял знание. Ответ нечувствительного инвариантиста будет такой: я знаю, что это не подделанный под зебру мул, так как я знаю, что это мул. Стандарты в обоих случаях одни и те же.
На первый взгляд, отличие между Уильямсоном и Витгенштейном в том, что для первого то, что Витгенштейн называет петлевым предложение (ПП), – знание, тогда как для второго они имеют логическую (в широком смысле) природу. Языковые игры (ЯИ) Витгенштейна – переплетение языка и вещей, нормативные практики, интенциональные (нормативные, концептуализированные) действия. «Подходящую предпосылку» в смысле Уильямсона, которую он трактует как знание, можно трактовать как ПП в смысле
21. Принцип доверия с точки зрения ЭСЗ
ЭСЗ вносит существенные поправки в понимание принципа доверия (principle of charity) Дэвидсона. Одна из его формулировок гласит: «Доверие нас обязывает (charity is forced on us); нравится нам это или нет; если мы хотим понимать других людей, мы должны считать, что они правы по большинству вопросов» [49, p 197]. Метафизическая версия принципа утверждает, что большинство мнений агента истинно. Поэтому интерпретатор должен максимизировать пропорцию приписываемых агенту истинных мнений. Другие версии принципа требуют максимизации рациональности или непротиворечивости (coherence) мнений субъекта. (Схожие принципы предложили Дэниел Деннет и Ричард Грэнди.)
Уильямсон считает принцип доверия Дэвидсона «очень спорным принципом» [23, p. 261]. Его версия принципа утверждает максимизацию знания (но не минимизацию незнания, которое бесконечно) [23, p. 265]: «Предложение в том, чтобы в принципе доверия заменить истинное мнение знанием, относящимся к содержанию» [23, p. 264]. «Подходящий принцип доверия высоко оценит те интерпретации, согласно которым спикеры склонны утверждать то, что они знают, а не интерпретации, согласно которым они склонны утверждать то, что истинно, или даже то, во что для них разумно верить (в связи с утверждением!» [9, р. 267].
Применимость принципа максимизации знания подтверждается на примерах. Рассмотрим, вкратце, один из примеров Уильямсона – «Emanuel, Celia, Elsie» [23, p. 262–263]. Предположим, что Е (Emanuel) смотрит на С (Celia) и убеждён, что «она стоит перед ним», «имеет черту характера «а»», «имеет черту характера «b», …… «с ней произошло то-то и то-то», «в её жизни была такая-то история» и т. д… Предположим, что все эти убеждения Е ложны, за исключением первого, что она стоит перед ним. Предположим, однако, что все они, за исключением первого, истинны в отношении El (Elsie), которую E не видит и даже никогда не видел. С точки зрения принципа доверия Дэвидсона личное местоимение «она» указывает на El, а не на С, так как именно при этом предположении имеет место максимизация истинных убеждений. На самом деле, конечно же, местоимение «она» отсылает к С. И это объясняется принципом максимизации знания. Е знает, что С стоит перед ним, хотя больше ничего о ней не знает. Напротив, Е ничего не знает о El.
Как отмечает Уильямсон, кластерные дескриптивные теории референта, которые были опровергнуты Х. Патнэмом и С. Крипке, – частный случай принципа доверия Дэвидсона, призывающего к максимизации истинных мнений [23, p. 264]. Они не могут объяснить тот факт, что Е думает о С. Чисто причинная теория референта тоже не может это объяснить. В самом деле, предположим, что El находится в причинной связи с С. Поскольку С находится в причинной связи с Е, El находится в причинной связи с Е. Причинная теория не может ответить на вопрос о том, в силу чего тогда Е думает о С, а не о El.
22. ЭСЗ и петлевая эпистемология Витгенштейна
Выше мы уже затрагивали вопрос о связи между ЭСЗ и эпистемологией Витгенштейна (см. разделы 12 и 20). Напомним, что Уильямсон считает, что он знает, что у него две руки. Это просто знание-что о мире. В скептическом сценарии мозг-в-баке не знает, что у него две руки, несмотря на достаточно убедительный субъективный опыт, что у него две руки, поскольку, на самом деле, у него их нет. Поскольку знание – очевидность, убеждение Уильямсона, что у него две руки основано на очевидности, является обоснованным, тогда как убеждение мозга-в-баке, что у него две руки, не основано на очевидности, не является обоснованным.