Знание в контексте

Прись Игорь

Для Витгенштейна «понятие знания сопряжено с понятием языковой игры», то есть, как и у Уильямсона, с действием [10, § 560]. Языковые игры подразумевают петлевые предложения (ПП), которые суть логические («грамматические») истины, или достоверности. «У меня две руки» – ПП, а не знание в собственном смысле. В то же время ПП могут менять свой статус, превращаться в истинные или ложные эмпирические предложения. Благодаря этому и кроме того, согласно нашей интерпретации ПП, их природа трёхаспектна: помимо логического аспекта, у них есть эпистемический и натуралистический (парадигматический) аспекты [50] [91] . Это значит, что грамматические предложения Витгенштейна и, в частности, ПП, не аналитические предложения в более или менее традиционном смысле этого понятия (Уильямсон вообще отрицает существование аналитических истин). В частности, предложение «У меня две руки» при определённых обстоятельствах может оказаться ложным. С несколько более общей точки зрения витгенштейновского к-реализма, концепты укоренены в реальности, а концептуальное/нормативное может превращаться в фактическое/реальное и наоборот. Это позволяет установить более тесную связь с ЭСЗ Уильямсона и дать ответ на следующий аргумент Уильямсона против Витгенштейна: «У меня две руки» не

концептуальная истина, так как концептуальная истина не может оказаться ложной, а предложение «У меня две руки» при определённых обстоятельствах может оказаться ложным. Вообще, как уже было сказано ранее, и Витгенштейн, и Уильямсон выходят из трансцендентальной парадигмы [92] .

91

Существуют различные интерпретации ПП Витгенштейна. Например, для Д. Прит-чарда ПП «У меня две руки» – проявление так называемого «суперпетлевого предложения» (нем. "uber-hinge; можно также перевести как «сверхпетлевого»), что наши мнения не могут быть радикально и фундаментально ошибочными. Сам Витгенштейн, как кажется, не вводит понятие суперпетлевого предложения. С точки зрения его философии это было бы некоторым отходом от терапевтического метода. Также в интерпретации Притчарда ПП ни рациональны ни иррационалны, а а-рациональны. Наша позиция ближе к позиции А. Колива, согласно которой петлевые предложения рациональны в широком смысле. Если это правила, то правила рациональны по определению. Трактовку ПП как правил также предлагает Мион (см. раздел 5 Главы 1 Части 8).

92

Вопрос о связи между Кантом и поздним Витгенштейном и, в частности, о том, являются ли ПП в том или ином смысле трансцендентальными условиями, рассматривается в книге Б. Ритера [51].

Понимание концептуального анализа как изучение концептов, лишь как анализа средств доступа к реальности в отрыве от самой реальности приводит Уильямсона к тому, что он выступает против точки зрения математика Алена Конна, согласно которому математика – концептуальный анализ, и точки зрения Ж. Бенуа, согласно которой философия, в отличие от науки, – концептуальный анализ. Для Уильямсона и математика, и философия – поиск истины. Однако, поскольку с точки зрения к-реализма Ж. Бенуа подлинные концепты укоренены в реальности, концептуальный анализ – это также и в основном познание реальности, самих вещей. (См. также [36, р. 96–97].) Концептуальный анализ невозможен без поиска истины и наоборот. На различное понимание концептуальности у Уильямсона и Витгенштейна указывает, например, в своей статье Маркони [52].

23. ЭСЗ и эпистемологический дизъюнктивизм

ЭСЗ имеет некоторые сходства с так называемым «дизъюнктивизмом» [24]. Об этом пишут и Уильямсон, и Притчард. В то же время, как это уже было отмечено в Части 1, Уильямсон относится скептически к эпистемологическому дизъюнктивизму (далее: ЭД) Притчарда. Отметим некоторые существенные различия между ЭСЗ и ЭД. Притчард характеризует ЭД как нетрадиционный интернализм, тогда как ЭСЗ – радикальный экстернализм. С точки зрения ЭД в версии Притчарда первичным является концепт мнения, а не знания. Ещё одно отличие между двумя позициями, которое можно рассматривать как следствие первичности мнения, состоит в том, что для Притчарда, но не для Уильямсона, «видеть, что p» может не быть знанием, что p, так как в рамках ЭД фактивное рациональное основание «я вижу, что p» может быть недоступно рефлексии (например, в том случае, если есть дефитор). Предположим, например, что в зоопарке я вижу зебру, вижу, что это зебра, и знаю, что я вижу зебру, так как у меня есть доступное рефлексии фактивное основание «Я вижу, что это зебра» (если рассуждать в рамках ЭД). В случае наличия дефитора – например, надёжный источник утверждает, что на самом деле я смотрю на подделанного под зебру мула – я продолжаю, согласно Притчарду, видеть, что это зебра, но теряю рефлексивный доступ к фактивному рациональному основанию «Я вижу, что это зебра». Соответственно, я теряю знание, что это зебра. Наша позиция по данному вопросу согласуется с ЭСЗ и состоит в том, что я вижу зебру, но не вижу, что это зебра. То есть я теряю прежде всего знание, а, следовательно, и фактивное основание «Я вижу зебру». Знание первично. Итак, для Уильямсона «сначала знание»! В рамках ЭД Притчарда знание – результат употребления фактивного рационального обоснования (исходный опыт, что р, не есть знание). Если таковое отсутствует, отсутствует и знание. Как мы уже сказали, Уильямсон – радикальный экстерналист. Притчард считает себя умеренным экстерналистом. Он признаёт, что возможно чисто экстерналистское знание, но считает, что такой вид знания является периферийным. На наш взгляд, ЭД требует переинтерпретации, при которой ЭД превращается в ЭСЗ для парадигматических случаев визуальной перцепции. То есть, по сути, ЭД в том виде, в котором его разрабатывает Притчард, не нужен, в том числе и для решения проблемы скептицизма (см. подробный анализ ЭД в Главах 3–5 Части 4).

24. ЭСЗ применительно к самой философии

Согласно ЭСЗ, обоснование и рациональность вторичны по сравнению со знанием. Поэтому невозможен анализ знания в терминах обоснования и рациональности. Как раз наоборот, последние два понятия анализируются в терминах знания. Поскольку для Уильямсона знание = очевидность и у каждого своё знание, у каждого своя очевидность. Таким образом, не существует универсальной очевидности. Если философия – познание, то и в философии не существует универсальной очевидности. Это означает, что дискуссии неизбежны. Более того, поскольку знание (очевидность), вообще говоря, не транспарентно, каждый принимает за очевидность то, что он считает очевидностью. При этом некоторая очевидность может быть не принята во внимание, а то, что считается очевидностью может таковой не оказаться. Это сказывается на том, что считать обоснованным и/или рациональным.

Уильямсон пишет: «Вопросы обоснования и рациональности имеют отношение к тому, как поступать наилучшим образом, исходя из ограниченной очевидности, которую мы имеем. Принимая во внимание, что E = K, это означает – поступать наилучшим образом, исходя из имеющегося у нас знания. Если это так, то они не предшествуют вопросам о знании. Обоснованность или рациональность Вашего мнения зависит от того, что Вы знаете. Таким образом, появление условия обоснования или рациональности в анализе знания содержит в себе риск циркулярности.

Такой экстернализм относительно очевидности также имеет последствия для самой философии.

Философы имплицитно стремились рассуждать так, как если бы их очевидность была ограничена данными, относительно которых все соперничающие теории согласны. Например, если В отрицает, что существуют макроскопические физические объекты, то А может привести в качестве очевидности не непсихологический факт, «предвосхищающий основания» (question-begging), что существуют камни, а лишь психологический факт, что у нас есть «интуиция», что существуют камни. Конечно, если А попытается изменить мнение В, как правило, для А будет бесполезно приводить в качестве очевидности факты, которые В отрицает. Однако, если цель А в том, чтобы найти истину по какому-то вопросу для себя, а не убедить в этом В, тогда почему она не должна употреблять своё знание, что существуют камни, а не просто знание, что у неё есть интуиция, что существуют камни. Для её вопроса непсихологический факт может быть гораздо более релевантным, чем психологический. Это может выглядеть как догматическое отрицание точки зрения В. Однако, альтернативная стратегия использования только универсально принятой очевидности безнадёжна, так как такой очевидности практически не существует. Некоторые философы будут отрицать, что имеет место интуиция, что существуют камни, быть может потому, что они элиминативисты относительно таких ментальных состояний, в то же время принимая, что существуют камни. Заниматься философией – значит вступать в споры. Это, конечно, не означает, что нет ограничений. E = K говорит, что ваша очевидность включает то, что вы знаете, а не то, что Вы думаете, что знаете. Тот факт, что это различие зачастую трудно распознать на практике, может быть непреодолимым аспектом нашего когнитивного затруднения (predicament): даже эпистемология философии должна быть неоперационной» [24, p. 213].

В эпистемологии существует дискуссия о том, как разрешить или объяснить существование на первый взгляд непреодолимых разногласий. На наш взгляд, ЭСЗ как раз и даёт такое объяснение. Аналогичным образом проблема неразрешимых разногласий может быть рассмотрена в рамках витгенштейновской эпистемологии петлевых предложений, а также в рамках к-реализма. С точки зрения ЭСЗ мы знаем, что петлевые предложения истинны (мы полагаем, что они имеют прежде всего логический характер). С точки зрения к-реализма можно говорить о двух видах разногласий: разногласия, возникающие в рамках одной и той же формы жизни, то есть предполагающие одну и ту же нормативную эпистемическую систему, легко разрешимы; разногласия, возникающие между разными формами жизни, то есть разными нормативными системами и, следовательно, тем, что дано, существует, трудно разрешимо. (Подробнее о проблеме разногласий см. Главу 3 Части 3.)

25. Ценность знания

Существуют различные взгляды на ценность знания. Для платоновского Сократа («Менон») знание имеет практическую ценность. С точки зрения эпистемологии добродетелей Э. Соса знание имеет финальную ценность, поскольку является когнитивным достижением. В одной из своих работ Д. Притчард утверждает, что особую ценность имеет понимание, а не знание. Также, согласно Д. Притчарду, истина, а не знание, является фундаментальной эпистемической ценностью. Дж. А. Картер и Э. К. Гордон утверждали, что финальную ценность имеет не знание (знание-что или знание-как) и не пропозициональное понимание («Я понимаю, что Х»), а объектное понимание («Я понимаю Х»). Но, например, для Аристотеля понимание просто означает больше знания. А. Картер пишет: «Аристотель полагал, что при переходе от знания к пониманию мы приобретаем “когнитивный выигрыш”, который состоит в том, что понимание – это ”больше того же самого”, то есть просто больше знания, хотя это знание о причинах. У современных эпистемологов и философов науки есть глубокие расхождения насчёт того, был ли он прав. В то же время почти все согласны, что переход от знания к пониманию представляет собой важный вид интеллектуального улучшения» [53]. Для оксфордского реалиста начала 20 века Кука Вилсона о мышлении как таковом можно говорить лишь в том случае, если есть подходящая связь со знанием. Поскольку понимание относится к мышлению, оно предполагает знание.

Для Уильямсона понимание – знание причин, знание многих фактов. Оно предполагает знание, объясняется в терминах знания: «Если Вы не знаете, как работает реактивный двигатель, Вы не понимаете, как он работает» [20, р. 24]. Именно знание имеет особую, «центральную эпистемическую» ценность, а не понимание. Знание – фундаментальное эпистемическое благо. Понимание вторично или даже редуцируемо к знанию. Знание, однако, может быть более и менее ценным. Знание-как или знание-почему (что-то случилось) может оказаться важнее знания-что (оно случилось). В то же время все эти виды знания – разновидности пропозиционального знания. В частности, знание-как – пропозициональное знание в практическом модусе. Т. Уильямсон согласен с Платоном, что ценность знания в том, что оно является более стабильным, чем просто истинное мнение (это следствие фактивности знания). Тем самым оно имеет большую практическую ценность для осуществления наших планов и действий, имеющих протяжённость во времени. К этому Уильямсон добавляет ценность рационального элемента знания: «При прочих равных условиях, принимая во внимание рациональную восприимчивость к новой очевидности, настоящее знание делает будущее истинное мнение более вероятным, чем это делает настоящее просто истинное мнение» [9, p. 101]. Это означает, что новое знание – новая очевидность (напомним, что «знание=очевидность»), которую рациональность должна принять во внимание; просто новое истинное мнение не будет новой очевидностью. Тем самым вероятность, что будущее мнение будет истинным, повышается. Согласно Д. Притчарду и Дж. Тури, вводя рациональную восприимчивость к новой очевидности, Уильямсон делает шаг вперёд по сравнению с Платоном [54]. Подробнее вопрос о ценности знания рассматривается в Главах 4 и 5 Части 5.

Список использованных источников

1. Williamson, T. Abductive philosophy / T. Williamson // Philosophical Forum. – 2016. – 47. – (3–4). – P. 263–280.

2. Pritchard, D. Epistemological disjunctivism and anti-luck virtue epistemology / D. Pritchard // New Issues in epistemological disjunctivism / eds.: C. Doyle, J. Milburn, D. Pritchard. – Routledge, 2019. – P. 41–58.

3. Pritchard, D. Knowledge / D. Pritchard. – Palgrave Macmillan, 2009; Pritchard, D. Epistemology / D. Pritchard. – Palgrave, 2016. (См. также: Carter А. Varieties of externalism / A. Carter // Philosophical Issues (A suppl. to Nous). – 2014. – 24(1). – P. 63–109; Egeland, J. Scientific Evidence and the Internalism – Externalism Distinction / J. Egeland // Acta Analytica. – 2021. – Forthcoming. – Mode of access: https:philpapers.org/rec/EGESEA. – Date of access: 29.08.21.)