Знайте русских!

Зверев Сергей Иванович

– А чего им спать? – улыбнулся подчиненный. – Они привыкшие. Все свои дела делают по ночам. Их бизнес так и называется – «темные делишки».

– Гы-гы, – весело отозвался Пантелей, оценив шутку сослуживца, – у меня тоже случались «темные делишки», а ночью все равно спать охота. Первый раз на гауптвахте сидел за то, что уснул на посту № 1.

– У знамени?

– Ага. Прямо стоя и уснул, пока дежурный не поднялся и не стащил меня за шкирку, – мечтательно произнес Пантелей, вспоминая первые месяцы службы. – Слушай, Григорий, давно хотел тебя спросить: ты за каким ландышем поперся в морскую пехоту?

– Да я, собственно,

и не перся, – Курочкин перевернулся на спину и стал с любопытством рассматривать нависший над ним чужой лес, – я из-за девушки попал.

– Как это? – удивился Пантелей. – На спор, что ли?

– Да нет, – улыбнулся Григорий, – любовь у нас была с пятого класса. На почве естествознания.

– Еще бы, – подначил Максаков, – а в ботаничку ты, часом, не был влюблен?

– Нет, она старая у нас была, – ответил подчиненный, не обращая внимания на сарказм сослуживца, – зато классно преподавала. А мы с Наташкой за одной партой сидели, ну и сошлись.

– Понятно, – согласился Пантелей. – А дальше-то что? При чем тут армия?

– Мы с ней в институт поступали, – продолжал Григорий, – я за нее успел контрольную работу написать, а за себя – наполовину. Отец «отмазывать» от армии не стал, да я и сам не хотел «косить». В морскую пехоту не просился. Мне было все равно, где служить: что в танковых, что в авиации. А на призывном, в Питере, «купец» меня и выбрал. Оказалось – Тихоокеанский флот, морская пехота. Так и попал.

– Романтично, – задумчиво протянул старший сержант. – А у меня все проще было, – сообщил Максаков, – или сядешь за нанесение тяжких телесных повреждений, или в армию. Я там одному хмырю челюсть сломал. Ну, и легкое сотрясение мозга, – пояснил Пантелей и добавил: – Заслуженно, кстати. А на Тихий океан специально попросился, чтобы подальше от ментов. Думал, на флот попаду, а оказалось, в морпехи. Что, в общем-то, тоже неплохо, – закончил свой короткий рассказ Пантелей и привстал. – Надо костерок раздуть, а то что-то совсем зябко.

Старший сержант встал, еще раз осмотрел лагерь, пересчитал спящих контрабандистов, убедился, что с моря им не угрожает никакая опасность, и только после этого разжег небольшой костерок.

После того как Нгомбо ушел от возмездия, морские пехотинцы и люди Агадубебе отошли за мыс и разбили на ночь лагерь, тщательно замаскировав оба катера и плавающий транспортер. Само стойбище Максаков лично укутал пальмовыми листьями и ветками кустарника, соорудив что-то вроде небольшого зеленого кокона, совершенно незаметного издали, и выставил на опасных участках два поста охранения. Один – усиленный, из трех человек, с рацией у дороги, которая вела прямо к базе пиратов.

Максаков рассудил так: если на море сражаться с разбойниками ему тяжело, то на суше он даст фору десятку корсаров. Поэтому контрабандисты обложили пиратов с суши, заблокировав два единственных пути, ведущих в логово морских бандитов. Пока что это было единственное, что можно было предпринять. Во всяком случае, ночью ходить по заминированным джунглям не рискнул бы даже Максаков.

К разгоревшемуся костру приблизился Курочкин и протянул к огню руки.

– А вы что, товарищ старший сержант, на гражданке были хулиганом? – полюбопытствовал Григорий.

– Вот у тебя родители – кто? – в свою очередь спросил Пантелей.

– Папа – профессор, мама…

– Можешь не продолжать, – беззлобно перебил сослуживца

Максаков, – тут и ежу все понятно. А мне с родителями повезло не так. Я имею в виду профессию. Мамка у меня золотой человек, – Пантелей нежно улыбнулся, – только в начале девяностых она с нашего обогатительного комбината ушла.

– Почему? – наивно поинтересовался Курочкин.

– А потому, что денег не было, – просветил политически неграмотного подчиненного Максаков. – Случалось, что на макаронной фабрике зарплату макаронами выдавали, на хлебозаводе – мукой или готовым хлебом. А что давать на горно-обогатительном комбинате? Руду? А тут я расту. И жрал я тогда, Гриша, не меньше, чем сейчас, – сознался старший сержант. – Вот мамка и начала «челночить». Из Мурманска в Питер – рыбку, консервы и прочие дешевые у нас морепродукты, а из Питера – тряпки разные, кофты, маечки и прочий бабский хлам. Так и жили, – тяжело вздохнул Пантелей, вспоминая трудные времена.

– И что?

– Как – что? – удивился Пантелей. – Мамка-то у меня одна. Уехала – и я один остаюсь. Ну, жратву оставляла, конечно, деньги какие-то, за школьные обеды заплатить. Только я же не сидел сиднем дома. Свобода! Улица! Родная подворотня! Вот и вляпался в компашку. Сейчас понимаю, что в дерьмо. Нет, пацаны-то там хорошие, за своих глотку готовы были порвать, а вот пахан наш – сука редкостная оказался. Это мне еще повезло, что я дракой отделался. Пацаны мои… Ну, да что сейчас об этом? Ладно, давай, поднимай мазуриков, – распорядился старший сержант, возвращаясь к жестокой реальности, – сейчас подкрепимся, и надо думать, как нам поступить дальше.

Через десять минут троица из двух морских пехотинцев и Агадубебе устроилась на совещание рядом с разогретыми на костре консервами. Остальные контрабандисты завтракали поодаль.

– Есть у кого какие соображения по поводу продолжения боевых действий? – поинтересовался Пантелей, впрочем, без особой надежды на положительный ответ. Его и не последовало. Оба его собеседника молча уплетали новозеландскую говядину. – Поня-я-я-ятно, – безнадежно протянул Максаков, отправляя в рот приличный кусок. – Может, пищеварение повлияет на мозг, – добавил он, решив пока что не отвлекаться на посторонние мысли.

Выковыряв из зубов остатки пищи, Пантелей приступил к опросу помощников.

– Ну, наш контрабандный друг, что можешь предложить? – поинтересовался Максаков, глядя на предводителя местных спекулянтов. Тот молчал, медленно дожевывая завтрак. – Ничего. Другого, вообще-то, я и не ожидал. А ты, Гриша? Может, в твой профессорский мозг закралась какая-нибудь светлая мысль?

– М-м-м-м, – помотал головой Курочкин.

– Во, блин, – возмутился Пантелей, – и армия есть, и полководцев хоть отбавляй, а воевать не получается. Может, пойдем да сдадимся пиратам? – неожиданно предложил старший сержант.

– Как это – «сдадимся»? – не понял Курочкин.

– Обыкновенно, – на полном серьезе продолжал Максаков, – выйдем на дорогу, поднимем руки вверх и пойдем. Наверняка у них где-то есть пост. Не оставят же они такое важное направление без прикрытия, – разумно предположил Пантелей и продолжил развивать свою мысль. – Нас берут в плен, мы объясняем, что пришли, дескать, с повинной, жрать нечего, пить нечего, потому, мол, и решили, что лучше сдаться, чем подохнуть от голода в джунглях.

– А дальше? – поинтересовался Григорий.