Зной прошлого
Шрифт:
— Мы постоянно были готовы к схватке с врагом, — заговорил Тантын. — Как боевая единица отряд был хорошо сколочен — каждый взвод и каждый партизан знал, кому какое место надлежит занять по тревоге. Никакая неожиданность не могла застать нас врасплох.
— Беда пришла оттуда, откуда ее никто не ждал, — вздохнул Узунов.
— Да, к сожалению, так и случилось, — согласилась Марга.
— Страхил сообщил Лыскову, — продолжил Узунов, — что жандармы обнаружили нас.
— Мне кажется, это был не Страхил, а кто-то другой, — вмешалась Радка. — Командиру сообщили, что со стороны леса слышны голоса и шум шагов.
— Каждый запомнил тогда то, что он сам слышал, — вздохнул Наню. —
— Гранату бросил Асен, — уточнил Узунов. — Лысков только дал очередь из пулемета. Отряд тут же был поднят по тревоге, и мы заняли круговую оборону.
— Много времени прошло с тех пор, — сказал Страхил, — но я все помню. Именно я доложил тогда командиру, что к кошаре со стороны леса приближается группа людей. Лысков громко произнес пароль и, не получив ответа, дал очередь из автомата. В тот же момент Асен бросил гранату. Оба, конечно, поторопились, но это мы уже сейчас понимаем, а тогда… В тот момент совсем не просто было решить, что делать. Я, к примеру, тоже был убежден, что нас обнаружили жандармы, и потому поспешил доложить обо всем командиру.
Выстрелы и взрыв гранаты раскрыли месторасположение отряда. Необходимо было срочно покинуть район Симовой кошары, так как находившиеся неподалеку войска и жандармерия наверняка бы предприняли на рассвете попытку окружить партизан. Вскоре стало ясно, что стрельба, к сожалению, велась по своим — по возвращавшимся к лагерю водоносам. Предпринимались попытки отыскать их. Во время тревоги контуженый Иван Петков исчез из лагеря в неизвестном направлении. Лысков чрезвычайно болезненно воспринял это сообщение. Считая себя виноватым в событиях той ночи, он попросил освободить его от командования отрядом. Лишь товарищеская поддержка политкомиссара помогла ему взять себя в руки. Время не ждало: необходимо было предпринимать срочные меры. Решено было занять удобную позицию на склоне оврага неподалеку от Симовой кошары. Предстоял тяжелый, двенадцатичасовой бой, который начнется на рассвете, а закончится поздно вечером…
Ушел в прошлое этот день — 19 июня 1944 года. И когда очень скоро партизаны отряда «Народный кулак» соединятся с варненскими партизанами и боль понесенных утрат будет еще слишком велика, наступит день переоценки событий. Одни скажут: «Виновен Лысков, он слишком поспешно поднял стрельбу». Другие не согласятся: «А почему водоносы подошли к лагерю не с той стороны, где их ждали?» Третьи будут утверждать: «Виновен политкомиссар. Это по его настоянию было потеряно так много времени на поиски водоносов и Ивана Петкова, вместо того чтобы сразу покинуть опасный район». Четвертые станут обвинять высланных вперед дозорных под командованием Транспорты за то, что они не дождались отряд в местности Могилы, и потребуют сурового наказания для «недисциплинированных».
Пройдут годы, и люди, участвовавшие в том бою, начнут подходить к оценке давних событий с другими мерками, станут судить о них с позиций сегодняшнего дня.
— Вряд ли было бы правильно не попытаться разыскать водоносов, — скажет Фурна. — Ведь они не были ни в чем виноваты. Пастух отвел их не к тому роднику, что у реки, а к другому, в местности Бырдарево. Вот поэтому они и вернулись к лагерю с той стороны, откуда посты их вовсе не ждали. Но и дозорных трудно винить — время было ночное, попробуй разбери, кто идет, свои или чужие, когда находишься в блокированном противником районе.
— Был ли виновен в случившемся Лысков? — задаст самому себе вопрос Минко и категорично ответит: — Нет! Я никого не берусь обвинять в допущенных ошибках. Если
— Было ясно, что на поиски водоносов и моего брата мы потратили слишком много времени, — будет вспоминать Стойко, — и тогда я сказал политкомиссару: ждать более нельзя — мы подвергаем смертельной опасности жизнь всех партизан. Однако Дойчев был категоричен: «Ваша семья еще в сорок втором году принесла на алтарь войны дорогую жертву, тогда от рук фашистов погиб Йонка. Нельзя допустить, чтобы такая же участь постигла и Ивана». Что я мог ответить? Нельзя было оспаривать решение штаба.
— По-моему, Транспорта не был виноват, — скажет Гамача, — и не заслуживал тяжелого наказания.
— И мое мнение таково, — согласится Минко.
…Восток уже озарился первыми лучами восходящего солнца. Необходимо было как можно скорее покинуть опасный район, к которому враг начал стягивать войска. Однако штаб все никак не мог принять решение, в каком направлении двигаться.
— Только на восток, — настаивал Сидер. — Доберемся до местности Коруба, леса там обширные, затем будем искать связь с варненцами.
— Наше спасение на западе, — доказывал Дядка. — Необходимо вернуться в район Балабандере, а оттуда в горный массив Ярамская.
— Как тебя понять, Дядка? — горячился Сидер. — К чему было тогда вообще уходить оттуда? Могли бы и до сих пор сидеть там, несмотря на голод.
— Если пойдем на восток, — не сдавался Дядка, — то можем навлечь беду и на наших варненских товарищей.
Последние доводы заставили политкомиссара, который еще не высказал своего мнения, задуматься. Всего несколько дней назад он горячо поддержал предложение о перебазировании отряда в восточные районы. Михаил Дойчев был искренне убежден, что только в условиях тесного взаимодействия двух отрядов удастся развернуть широкую партизанскую борьбу в приморском районе. Но поставить под удар товарищей? Нет, этого он никогда не допустит! Смущало Михаила лишь упорство Сидера, одного из самых авторитетных партизан в отряде. Товарищи по борьбе уважали Сидера за его самоотверженность, за умение с первого взгляда разбираться в людях, за способность легко ориентироваться в сложной обстановке и быстро находить наиболее правильное решение. В течение многих лет Сидер активно участвовал в нелегальной работе. Будучи связным, он не раз объезжал села в кабриолете под видом торговца, закупщика, машиниста паровой молотилки и всегда вовремя доставлял то, что было необходимо для организации. Он одним из первых заподозрил предательство Пройкова и, несмотря на несогласие некоторых товарищей, прервал с ним всякие контакты. Не все тогда ему поверили. Лишь гибель Димитра Илиева окончательно открыла глаза заблуждающимся.
Однажды я спросил Сидера:
— Как ты догадался, что Пройков работает на полицию?
Не задумываясь, он ответил:
— По глазам. Они всегда выдают человека, когда он думает одно, а делает другое.
— Но ведь и ты до Девятого Сентября, — продолжил я, — говорил одно, а делал другое.
— Что ты имеешь в виду? — удивленно взглянул на меня Сидер.
— Ничего плохого, просто слышал, что ты не раз сиживал в корчме с кметом и сельскими богатеями и, лишь основательно подпоив их, отправлялся выполнять задание. Не выдавали тебя глаза в таких случаях?