Зной пустыни
Шрифт:
Музей искусств, куда шла Арчер, находился на противоположной стороне площади и своей архитектурой напоминал о том, что когда-то на месте Санта-Фе стояло пуэбло — индейская деревня.
Открыв тяжелую дверь, Арчер оказалась в вестибюле, где за полукруглым справочным столом читала книгу одинокая женщина.
— Не могли бы вы сказать, в каком зале откроется выставка де Сильвы и Гаррисон?
— В новом крыле, — ответила женщина. — Здесь невозможно заблудиться, идите прямо и попадете куда надо.
Арчер дошла по плавно спускающемуся коридору
Сначала она решила, что в зале никого нет, но, обогнув перегородку, увидела стоявшего спиной к ней мужчину. Судя по одежде, это охранник. Но когда человек обернулся, Арчер сразу узнала его и хотела покинуть зал. Но незнакомец уже шел ей навстречу, и она собралась встретить его лицом к лицу.
— Могу чем-нибудь помочь вам? — лениво улыбнулся он.
Хотя Арчер была отнюдь не маленькой, мужчина возвышался над ней, как башня над хижиной. Она почувствовала себя неловко, прикинув, что в нем никак не меньше шести футов и трех или четырех дюймов.
— Я хотела узнать, где будет выставка Де Сильвы и Гаррисон.
— Здесь. — Глаза обласкали ее тело, как руки опытного любовника.
— А вы не знаете, когда начнется монтаж экспозиции?
— На следующей неделе. По крайней мере так говорят.
— Спасибо.
— Вы ведь не здешняя, правда? — Не сбавляя шага, она торопливо кивнула. — Вам нравятся мексиканские блюда?
— Мне кажется, вас это не касается.
Он не обратил внимания на отпор.
— Если во время ленча вы еще будете в районе площади, то загляните в «Шед». Это на Пэлис-авеню, в двух кварталах отсюда. Там готовят лучшие в мире кукурузные блинчики. Только возьмите к ним побольше сыра.
— Вряд ли к этому времени я буду на площади, — огрызнулась Арчер.
Однако прошло уже три часа, а она продолжала бродить по магазинчикам и галереям, окаймлявшим площадь. Голод уже давал о себе знать, при мысли о блинчиках у Арчер потекли слюнки. Если этот мужлан груб и фамильярен, еще не значит, что она должна отказывать себе в удовольствии вкусно поесть.
Арчер провели к столику у окна, и вскоре перед ней уже стояли порция кукурузных блинчиков, сыр и пиво. Не успела она сделать первый глоток, как ее внимание привлек шум. Оглянувшись, она, к крайнему своему неудовольствию, увидела проклятого незнакомца, к которому наперегонки кинулись официантки, стремясь усадить на самое почетное место.
— У меня здесь назначена встреча, — сказал он, направляясь к столику Арчер.
«Если он полагает, что со мной, то сейчас убедится в своей ошибке», — со злостью подумала та.
— Вижу, вы последовали моему совету. Не возражаете, если я присяду за ваш столик?
— Возражаю. И очень.
— Ну перестаньте, Арчер, зачем так волноваться.
— Если вы сию же минуту не оставите меня в покое, я попрошу вызвать полицию, — взорвалась она и вдруг поняла, что он назвал ее
— Я видел вашу фотографию в альбоме, который музей выпустил к выставке Де Сильвы — Гаррисон.
— Вы ставите меня в неловкое положение. Вам известно мое имя, но я не знаю вашего.
— Позвольте представиться: Роман Де Сильва.
В ночь после возвращения домой Алана преследовали дурные сны. Очнувшись от кошмаров, он обнаружил, что лежит на кровати одетый и в мокасинах. Он встал и пошел в конюшню, где его тихим ржанием приветствовала Одии. Ей нужно больше двигаться, ведь она много часов провела в прицепе. Но на первый раз Алан решил ограничиться получасовой прогулкой.
Он слишком надолго оторвался от живописи, и теперь его жгло страстное желание выразить себя на холсте. Мастерская, выстроенная из необожженного кирпича с закругленными краями и плоской крышей, которую поддерживали четыре массивных деревянных бруса, находилась напротив дома.
В ней все было готово для работы. Это Хэнк позаботился, и Алану стало стыдно за те грубости, которые он наговорил верному другу.
В отличие от многих других художников он предпочитал сам натягивать холсты на раму. Потом взял набор тюбиков с грумбахеровскими масляными красками, подобрал кисти — от пятидесятидолларовых с натуральным ворсом до дешевых синтетических, прихватил карандаши и видавшую виды палитру, достал с полки скипидар, льняное масло и сложил все это на широкий стол рядом с мольбертом.
Отступив на несколько шагов и пристально глядя на холст, Алан стал ждать, когда в голову придет идея. Если бы у него сейчас спросили, что он собирается рисовать, Алан бы не смог ответить. Казалось, идеи зрели в глубинах сознания, а потом неожиданно распускались, как весенние цветы, дождавшиеся своего часа. Если он долго смотрел на холст, то постепенно возникала желаемая картина. Всякий раз, стоило Алану собрать инструменты и краски, случалось чудо, перед ним возникали чудесные видения, которые сами просились на полотно.
Художники по-разному объясняют феномен, названный профанами вдохновением. Арчер Гаррисон как-то сказала ему, что ее скульптуры уже существуют в глине, она просто убирает лишнее. Великий художник из племени навахо Четлахе Паладин говорит, что сюжеты ему подсказывают давно умершие художники, с которыми общается его дух. Но эти «как» и «почему» не играют никакой роли. Творческая энергия существовала во все времена и у всех народов.
Стоя перед мольбертом, Алан ощущал себя звеном в неразрывной цепи художников, начавшейся в каменном веке, когда великие мастера древности рисовали наскальные изображения и расписывали стены пещер, где их соплеменники укрывались от дождя и холода. Эти мастера нашептывали ему советы, ободряя и наставляя на путь истинного искусства. Если и существует атавистическая память, то носителями ее наверняка являются художники.