Знойная параллель
Шрифт:
— Только не думайте, что этот извилистый путь легче. Ведь если пустить воду самотеком, по ложбинам, то она по всем Центральным Каракумам разольется. Вот и приходилось в лабиринте Каракумских извивов искать наиболее оптимальный путь воде. Сначала я было растерялся. Попробуй-ка разобраться, в барханных ложбинах — какая куда ведет. Помню, приехал в Керки, сижу в чайхане над берегом Амударьи, пью чай и соображаю, с чего начать. А тут летчик в чайхану входит. Я, как увидел его, так и прозрел сразу. «Милый мой, — думаю, — да где же ты раньше был?!»
— Товарищ пилот, — говорю, —
— Я вас слушаю, — говорит и садится рядом.
Ну, я назвался ему — кто я есть, документы показал, а потом уж попросил:
— Не смогли бы вы прокатить меня над Каракумами? Мне нужно местность осмотреть сверху от Келифских озер до самого Мургаба.
Он подумал, помолчал и говорит:
— Это ведь в копеечку обойдется. Что касается меня — мне ни рубля от вас не надо, но за сожженный бензин придется платить.
— Только и всего?
— В остальном, думаю, сговоримся. Сегодня я занят. А завтра или в другой какой день приходите в аэропорт. Спросите Хабарова — разыщут.
Посидели мы с ним, познакомились как следует. А когда разошлись по домам, у меня опять проблема. Задумался я: как мне на скорости, с самолета зарисовать весь этот рельеф. Как обозначить самый подходящий ложбинный сток под будущее русло? Карандашом не возьмешь. Аэрофотосъемкой я сроду не пользовался. Да и не было у меня никаких приборов. Решил опять дедовским способом. Подался к кузнецу, заказал ему на первый случай две сотни железных кольев. Потом пошел в магазин, купил сто метров красного сатину. Были со мной в экспедиции и другие товарищи. Велел я им привязывать к кольям красные лоскуты. Сели они, взялись за дело. Долго ли, умеючи?
Дня через три вылетели с Хабаровым. Летим на высоте пятидесяти метров. Прикинул я, куда бросать колья с кумачом. А на другой день пошло. Так вся трасса была отмечена... Позже по этим колышкам составили карту... Трассу, разумеется, прочертили. Она длиннее Шлегельской, но экономичнее по теоретическим расчетам примерно в два раза...
— Спасибо, Караш Николаевич, — говорю. — Интересно, каков результат будет? Неужели в два раза? Это же миллионы рублей экономии!
— Поживем — увидим, — спокойно отвечает он. — Вот закончат первую очередь канала и тогда видно будет, сколько грунта на отвалы выброшено. А по количеству выброшенного грунта и износу техники определим экономический эффект.
— Вы сами не собираетесь на канал в ближайшее время?
— Нет. У меня иная задача. Надо как-то компенсировать расходы, брошенные на тот, Главный Туркменский канал.
— А что, разве есть такая возможность? — удивляюсь я.
— А почему же нет! Вот сотрудница наша, Надежда Григорьевна Шевченко, тоже гидрогеолог, отыскала в районе озера Ясхан большой запас пресной воды. Когда трассу Главного прокладывали, отыскали ясханскую линзу. Теперь решили мы поднять эти пресные воды и снабдить питьевой водой запад Туркмении. По этой причине, собственно, я и нахожусь сегодня в Ашхабаде. Приехал в Совмин просить дополнительных средств на буровые работы. Только вы — никому ни слова. Инкогнито. Узнает
— Ясно, Караш Николаевич. Молодец вы, честное слово. Размах у вас настоящий!
— Ну что ж, спасибо, хоть вы похвалили, — смеется он. — А то одни тумаки со всех сторон сыплются.
Он провожает меня до ворот.
— Встретимся еще, — говорю я.
— Да уж, конечно, встретимся, — подхватывает он. — Перекрестков на пути много. Желаю вам всяческих удач...
Уезжаю поздно вечером. В одиннадцать тридцать. Маму уговорил, чтобы не ходила на вокзал. Не люблю, когда меня провожают: почему-то чувствую себя маленьким ребенком. В общем, с мамой простился дома, а отец поехал со мной. Он не слишком назойлив.
— Ближе к Чары держись. Это настоящий друг, каких больше не сыщешь, — напутствует отец.
— Само собой, — соглашаюсь я.
— Жаль, Бодряшкин умер. Вот был человек. Но ты к Валуеву Алексею зайди. Он инженер на хлопкоочистительном. Привет от меня передай. Ханамову привет, если в обкоме будешь.
— Хорошо, — бодро отвечаю я.
— А то, что ты говорил, будто о Полторацком стихи хочешь написать — это похвально. Это могучий человечище был!
Но вот звенит в третий раз колокол. Поезд вздрагивает. Отец неловко обнимает меня и подталкивает к вагону.
В Мары поезд прибывает в шесть утра. Слишком рано. Не станешь же искать дом Чары в такую рань! С вокзала иду в гостиницу. Она рядом. Возле железнодорожной столовой. Мест, как всегда, нет. Сонная дежурная, толстая курносая женщина, машет на нас рукой: тише, мол, не видите — люди спят! Показываю командировочное удостоверение. ЦК комсомола должен был забронировать мне место.
— Природин? — тихо спрашивает толстуха.
— Он самый.
— Ступайте в тридцать третий. На второй этаж. Возьмите вот ключ.
Номер двухместный, но отдан мне одному, поскольку предстоит здесь не только ночевать, но и работать. Вот и стол тут — письменный и даже старый чернильный прибор на нем. Телефон только в коридоре, а то бы все двадцать четыре удовольствия. В семь звоню Чары домой. Трубку берет Оля. Я узнал ее по голосу. Шучу, как прежде:
— Почему не подали карету?
— Кто это? Ненормальный какой-то...
— Вы правы, женщина. Я давно себя в этом подозреваю. Где там ваш муж Чары?
— Боже, какой знакомый голос... Марат, это ты?
— Я, конечно. Кто же еще вас может разбудить в такую рань!
— Сейчас, Марат! — обрадовано кричит Оля. Чувствую, там у них небольшой переполох. Вот и Чары:
— Здравствуй, Марат. Ты откуда звонишь?
— Из гостиницы.
— Сейчас подъеду!
Бросил трубку. Минут через двадцать входит в фойе.
— Здорово еще раз! С приездом! Бери вещи!
— У меня нет вещей...
Если скажешь, устроился в гостинице, тут же вышвырнет. А мне здесь так понравилось.
— Вот так и приехал, без чемодана? — спрашивает он еще раз, усаживая меня в вездеход,. — Неужели даже саквояж не взял?