Золотая чаша
Шрифт:
С дядей Дэвидом никогда нельзя было предугадать, какой оборот примет разговор. Подчас его манера перескакивать с предмета на предмет выводила из себя.
– Не очень. Я помню, как она пела немецкую песенку «Du Bist wie eine Blume», когда я была маленькой.
– «Ты похожа на цветок». Она сама знала эту песенку с детства. Да, замечательная была женщина, как я тебе говорил, необычайно мужественная.
«И незачем повторять мне все это снова», – подумала Хенни.
– Тебе вряд ли известно, что она сделала неверный выбор.
– Я не знала.
– Думаю, нет смысла вытаскивать на свет эту старую историю. Но иногда об этом поневоле вспоминаешь, а воспоминания бывают весьма болезненными.
Она думала о настоящем, о морозном ясном дне, а он говорил о людях, которые давно умерли. Тон у него был горестным, но в ее теперешнем состоянии, когда в ней бурлила радостная энергия, она не могла ему посочувствовать.
Старик принялся чистить ручку обрывком тряпки. На лбу залегли морщины, руки безостановочно двигались. Спустя пару минут он проговорил:
– Полагаю, ты находишь его очень красивым.
– Кого? – она даже вздрогнула.
– Рота, конечно, кого же еще. Ты же не подумала, что я говорю об Уолтере Вернере.
– Ну, до этого ты говорил о моем дедушке, – она засмеялась, потом беззаботно ответила:
– Да, а ты так не думаешь?
– Я думаю так же. И так же думает любая женщина, которая его видит, Хенни.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что говорю. Женщины за ним бегают. Я не вчера с ним познакомился, видишь ли, и я…
– Я за ним бегаю? – Лицо Хенни залил жаркий румянец. – Ты действительно считаешь, что я могу бегать за кем-то, дядя Дэвид?
– Ты – нет. Ты для этого слишком робкая, моя дорогая.
Слишком робкая. Но упрямая, как говорит папа. От своего не отступится.
– Зато другие женщины не страдают от робости, Хенни. В этом-то и беда.
– Я не понимаю, что ты пытаешься мне сказать, дядя Дэвид. – В ней зрело какое-то неприятное чувство. Страх или гнев, а, может, то и другое вместе.
– Он слишком обаятелен, для него самого это не всегда благо. Некоторые рождаются такими. Как будто в них заложен магнит.
От льющегося из окна слепящего света стало больно глазам. Она передвинула стул.
– Я не вижу, какое это имеет значение… Не видишь? В самом деле не видишь?
– Что с того, если другие женщины засматриваются на него? Это же не его вина.
Опять последовали манипуляции с трубкой. Он, видимо, собирался с мыслями. Она ждала.
– Видишь ли, в чем дело, Хенни. Есть мужчины, которые не могут хранить верность одной женщине. Да, они любят своих жен, но не могут устоять перед соблазном.
– И ты думаешь, – собственный голос прозвучал каким-то странным фальцетом, – что и Дэн такой?
– Да. Не влюбляйся в него, Хенни. Пожалуйста, не надо.
Она молчала потрясенная, не веря своим ушам.
– Ты любишь его, Хенни? И опять она промолчала.
– Он тебе не подходит.
– И это после всех тех прекрасных вещей, которые ты о нем наговорил?
– Да, и я говорил правду. Но сейчас я тоже говорю правду.
– Сейчас говоришь мне об этом? Но почему сейчас?
– Я никогда не думал, что возникнет такая необходимость.
Она презирала его сейчас, сидящего тут со своей трубкой и ручкой, и скелетами в шкафу. Он был стар, а старики ненавидят молодых. Глядя на молодых, они думают об упущенных возможностях, сознавая, что исправить уже ничего не удастся.
– Вижу, ты рассердилась на меня.
– Да. Ты не имеешь права. Ты портишь… портишь, – запинаясь, пробормотала она.
– Я не хочу, чтобы тебе было больно, вот и все, – мягко сказал дядя Дэвид.
– Мне не будет больно. Или ты умалчиваешь еще о чем-то?
Может, Дэн совершил какое-то преступление… Нет, невозможно.
– Клянусь, больше я ничего не знаю. Поверь мне, Хенни, я говорю с тобой о вещах, о которых твоя мать тебе не скажет. Сочтет это «неприличным». Но я знаю, что неверный муж разобьет тебе сердце. Многие женщины могут мириться с изменами, но ты, по-моему, не сможешь. – Старик улыбнулся, но улыбка осталась без ответа. – Впрочем, возможно, я слишком забегаю вперед. Молодой человек встретился с тобой несколько раз… это еще не значит, что ты выйдешь за него замуж. Но я должен был предупредить тебя. Вреда от этого нет, надеюсь.
Она не смотрела на него. Да как он смеет! Она была уверена, что Дэн влюблен в нее. Она встала, оправила юбку, и этот типично женский жест помог ей восстановить равновесие.
Эх, старик, старик, что ты знаешь!
Первые веяния весны, мягкий влажный воздух! Итальянец-шарманщик брел по улицам и, останавливаясь то на одном углу, то на другом, исполнял «Санта-Лючию», исполнял с тоской и страстью. Девчонки играли в «классы», мальчишки кидали шарики на тротуарах. Дэн и Хенни катались по Центральному парку на велосипеде-тандеме и пели. Потом направились к Бруклинскому мосту и стали сверху смотреть на суда, плывущие по реке.
– Представь только! Из Китая вокруг мыса Горн, – воскликнула Хенни.
На палубе проплывавшего в этот момент под мостом судна желтолицые матросы, казавшиеся сверху чуть ли не карликами, натягивали канат.
– О чем ты думаешь, глядя на них? О чае? Шелке? Красном лаке?
Он наклонился к ней. Из-за высокого роста ему всегда приходилось наклоняться.
– О тебе. Я вижу свое отражение в твоих глазах. Ты знаешь, что глаза у тебя зеленоватые?
– Дэн! У меня карие глаза.
Посмотрев на него, она в свою очередь увидела свое отражение в его глазах. Ей было легко с ним. Сейчас ей казалось невероятным, что когда-то она смущалась в его присутствии. Это было его заслугой.