Золотая клетка для синей птицы
Шрифт:
Светлана, едва сдерживая возмущение, все же подошла к Резниченко, который теперь тряс руку Куликова.
– Боря, как же я рад тебя видеть, ты не представляешь, как я соскучился. Ведь ты меня, конечно, узнаешь? – спрашивал он.
Куликов, шевеля бровями, наконец-то произнес:
– Да нет, чего-то я запамятовал, не могу тебя припомнить. Ты кто?
– Я Паша Резниченко, учился в параллельном классе. Помнишь, мы с тобой еще пивом нагрузились перед самыми экзаменами. Ну давай же, вспоминай, Боря!
Куликов, потерев лоб рукой, сказал:
– В упор не могу вспомнить. Ну ладно, Паша,
– Ну да, как ты мог меня забыть, Боря! Как живешь, все в порядке? Я всегда говорил Светлане, моей жене, что ты мой друг. Ведь так, Светочка?
Решив подыграть Резниченко, Ухтомина, взяв его под руку, произнесла кукольным голоском:
– Ну конечно, мой дорогой, ты только и говорил о своем Боре Куликове, о том, как вас водили к директору и едва не исключили из школы за хулиганство.
– Вспомнил! – провозгласил Куликов, подняв вверх палец с заскорузлым ногтем. – Ну конечно же, как я мог забыть. Значит, говоришь, тебя Паша зовут? А у меня в памяти осталось, что тебя Андреем кликали. Что поделаешь, старость не радость…
– Ну наконец-то вспомнил, – произнес с облегчением Резниченко.
Светлана едва сдержала смешок. Надо же, только такой тип, как Куликов, мог поверить тому, что Резниченко учился в параллельном классе. Журналист был на добрых пятнадцать лет его младше, но, видимо, это нисколько не смущало Бориса.
– Как жизнь, чем занимаешься? – спрашивал Резниченко. – Где работаешь?
– Да нигде, – ответил Куликов. – Зачем работать, если и так можно жить без проблем? А жена у тебя красавица. Я сам был трижды женат, и последняя ушла от меня. Сказала, что не хочет жить в компании с тараканами. И с тех пор я один…
Резниченко потрепал Куликова по плечу и философски сказал:
– Борис, смирись с судьбой. Значит, оно и к лучшему. А где ты живешь?
– Недалеко отсюда, на улице Восьмого Марта, – ответил Куликов. – Обычно я не хожу на эти праздники, они мне чем-то напоминают поминки – встречаешь людей, которых не узнаешь, сталкиваешься с прошлым… Нет, не нравится мне все это. Но в этом году решил пойти…
– А вот я живу теперь в столице, – сообщил Резниченко. – Бизнесом занимаюсь. Ну что, ты идешь в ресторан?
– Нет, конечно, они такие дикие суммы собирали, а я человек малообеспеченный, – сказал Куликов. – Да и не хотят они меня знать, мои бывшие одноклассники. Для них я изгой. Видите ли, рожей не вышел. Ну и что из того, что я свободный художник! Уверен, обо мне еще все заговорят!
– Заговорят, Боря, – Резниченко покачал головой. – Разумеется, заговорят. Но я приглашаю тебя, мы со Светой все оплатим, так что не думай об этом, дорогой. Нет, как же я все-таки рад повидаться с тобой!
– А, ну тогда я, конечно, пойду. «Черноморец» – самый лучший ресторан у нас в городе, давно там не был, – мечтательно произнес Куликов. – А я тебя окончательно вспомнил. Говоришь, Пашей Резниченко тебя зовут? Ну да, как я мог забыть. Но как же молодо ты выглядишь, Паша…
– Спортом занимаюсь, – уклончиво ответил Резниченко. – Ну что, Светочка, мы ведь пойдем в ресторан? И кстати, ты захватила мой кошелек, заплатишь по счету?
– Дорогой, твой кошелек всегда при тебе, – язвительно ответила
Они отправились в ресторан. Резниченко уселся рядом с Куликовым, который сразу же заказал себе несколько алкогольных коктейлей, оживился и постепенно стал втягиваться в беседу. Светлана поняла намерения Павла – он собирался напоить свободного художника и вытянуть из него сведения о трагедии тридцатилетней давности. Все же Куликова подозревали в том, что он убил Оксану Винокурову. Но, если верить сведениям, которые она получила от ее родителей, Борис не имел к этому делу ни малейшего отношения.
Борис был вовсе не таким простачком, каким казался поначалу. Он мало говорил, в основном поддакивая и вставляя общие фразы. Оставив Резниченко с Куликовым, Светлана подошла к столу, где собрался класс, в котором училась Оксана. Седая учительница как раз говорила:
– Я благодарна вам, дорогие мои мальчики и девочки, что вы не забыли меня. Но я предлагаю почтить минутой молчания память Оксаны Винокуровой. Такая ужасная история не забывается…
Ухтомина присела на свободный стул. Разговор постепенно перешел на другие темы. Светлана, улыбнувшись одной из дам, произнесла:
– Извините, я краем уха слышала, что говорила ваша бывшая классная руководительница, она упомянула Оксану Винокурову. Я в городе новая, приехала сюда недавно с мужем… А что такое произошло?
Дама, раскрасневшись от вина и воспоминаний, охотно вступила в разговор:
– О, вы ничего не знаете? У нас в городе только об этом и говорят. Точнее, только об этом и говорили. Эта история относится к разряду городских легенд. Ну знаете, дети пересказывают их и добавляют мрачные и ужасные подробности. Оксана училась со мной в одном классе. Ее убили…
– Да что вы! – ахнула Светлана. – Какой ужас! Кажется, я припоминаю. Муж говорил, что ее задушили.
– О, если бы только задушили, – понизила тон дама. – Ее изнасиловал и убил другой ученик нашей школы… как же его звали? Федор, Федор, а вот фамилию забыла. Ну ладно, это не так важно… Такая была трагедия…
– Оксана же была отличницей, ее наверняка любили все в классе, – произнесла Светлана.
Дама фыркнула:
– Да, она была отличницей, в этом вы правы. Она закончила школу с медалью, то ли золотой, то ли серебряной, точно не помню. А вот насчет любви. У нее папа был в те времена какой-то шишкой в местной власти, тогда же были эти райкомы-горкомы. Вот и следил зорко за тем, чтобы его деточка получала высокие оценки. А в действительности, скажу я вам, Оксана была далеко не самой умной. Да, красивая, отрицать не могу, этакая Снежная королева. Ей нравилось, что мальчишки всей школы за ней ухлестывали, однако она понимала, что никто из них не сделает ее счастливой. И главное, богатой. Зато флиртовала со всеми, ей нравилось всеобщее обожание и пылкие взгляды. Она поступила потом в медицинский в Свердловске, намеревалась сделать карьеру. Останься в живых, наверняка бы вышла замуж за сынка кого-нибудь из властных структур, сейчас занимала бы важный пост. Но не судьба, как говорится… Плохо, конечно, так говорить о покойнице, пусть земля ей будет пухом, но ведь это правда…