Золотая лихорадка (др. изд.)

Задорнов Николай Павлович

– Там никого больше нет, – сказал усатый. – Никто не моет.

Трава зашевелилась, и из нее вышел высокий бородатый человек в зимней шапке и с ружьем на плече.

– Я сказал – не смей ходить, и все! Дороги нет, – подтвердил усач.

– А кто ты такой?

– Мы от волостного управления поставлены старшиной, – сказал высокий в шапке.

– Каким старшиной? Тут нет старшин. А я иду к себе. У меня там дети моют.

– А как фамилия?

– Кузнецов.

– Как Кузнецов? С откудова будете?

– Из Уральского.

–

Кузнецов! – удивленно сказал усач. – Это который правый берег открыл?.. – Он что-то тихо шепнул своему товарищу и, обратившись к Егору, добавил: – Пожалуйста, можете ехать!

Егор все еще не мог прийти в себя. Он шел, как домой, в свою избу, а дорогу ему заступили. Он подошел к усачу поближе.

– Здравия желаем! – гаркнул тот и взял под козырек. – Был когда-то Гаврюшкой. А теперь прозвали по усам – Таракан. Спрячусь в любую щель, – пошутил он. – Вы бы сразу себя назвали. Вас там все ждут. Ваш берег свободный, люди селятся на левый, на Силинский.

– Пожалуйте отобедать с нами тройной ушицы, – предложил бородач. – Кузнецовский берег слободный. Не спешите! – добродушно добавил он. – Никто не тронет вашу делянку.

Сели за уху.

– Как же ты знаешь, кого пустить, а кого не надо? Списки, что ль, у тебя? – спросил Егор.

– Я знаю всех в лицо… А кого забуду, поднесут пол-штофку – и спомню. А есть и списки.

– Ты и с нас хотел подношения?

– Что вы! Кто же Егора Кузнецова не знает… Но лучше бы вам придумать кличку, скажем «Пахарь» или «Стенька Разин». Тут место такое, что не надо бы зря называться. А за подношением я не гонюсь. Этого хватает.

– Но ведь и новые идут.

– Да, таких еще больше. Вот мы и поставлены от общества. Мы всех задерживаем, стараемся выведать, кто и откуда. Для желающих отказа нет, благодетели открыли прииск для народа – и мы это чувствуем от общества, да шпионов боимся. У нас ушица всегда наварена. Приглашаем, угощаем… Вот сделайте честь, кушайте еще. Человека сразу видно. Мы по описанию вас узнали, да и так заметно, что хозяин, шли за своим.

«Какое же общество его поставило? – подумал Егор. – Кто-то уже успел навести тут порядок?»

Федя сидел и думал о том, что брат еще не успел приехать на прииски, а уж характер выказал. Давно не видел он Егора таким задиристым. Правда, всем известно, что в первый год на Амуре он здорово подрался с бельговскими торгашами из-за гольдов. Мать говорила, что он вообще-то любил прежде драться, мол, выйдет на пруд зимой и улицу пробьет в народе.

– Судя по всему, общество нынче сошлось большое, – сказал Федя.

– Лодок еще немного прошло, – отвечал Гаврюшка. – Но нынче много народу нахлынет. Пока еще ни одного шпиона не попалось. Каторжных мы поворотили, не пускаем их на прииски, чтобы не марать честь… А сынки ваши тут, оба. Старший – Александр Егорыч – каленый такой, как чугун, ваш же сынок будет? Племянничком вам приходится? – быстро обратился он к Феде.

– Да, как же!

–

Дела у них… Вас все ждут. Скоро выборы начнутся, власть надобно установить, чтобы были отводы участков и порядок.

Через два дня пути вода в реке стала грязной, непохожей на горную, лодка прошла перекат, когда вдали послышался стук и грохот, словно за лесом работала паровая машина. Справа, на левом берегу реки, лес был вырублен. Виден стал сплошной ряд палаток и шалашей. Сплошной строй синих столбов дыма подымался от костров в небо. По камням катились тачки, лязгали лопаты и ковши, скрипели вороты, подымавшие бадейки из шурфов и колодцев. Потоки мутной воды неслись оттуда. Вода становилась все желтей и грязней.

На лодке подъехал Василий.

– Пошли к правому берегу! – крикнул он отцу. – Во-он где мы в прошлом году мыли с Ильей и Сашкой…

Егор налег на шест. Вдали зажелтел сруб колодца.

– А где же Сашка? – спросил Егор.

– Вон лодка идет! – показал сын. – Сашка едет…

Сашка стал выбрасывать на берег очищенные жерди. Егор посмотрел на другой берег. Он весь в палатках, как военный лагерь. Грохот и шум временами слышались сильней и потом снова стихали, словно берег отдалялся. Налетел ветер, солнце ушло за тучи, и балаганы потемнели, стали серыми. Вышло солнце, и белые балаганы за рекой опять весело заблестели.

– А я на острове мою! – сказал Сашка.

– Хорошее содержание?

– Хорошее – нельзя сказать, – уклончиво отвечал Сашка, ставя жердь для балагана. Он вдавил ее в песок косо.

Егор, достав топор из-за пояса, стал забивать жердь.

– Кто же, отец, так спрашивает на прииске! Тут у нас суеверия! – молвил Василий.

– А где ты?

– Я мою с Ильей. К вечеру палатку сюда перенесу, и завтра начнем работать вместе. Тут у меня шалашик с прошлого года стоит, недалеко отсюда… Я там накомарник поставлю и палатку.

– Ты хочешь отдельно от отца? Что же ты, как семейный?

– Я вечером читаю, у меня книги есть. Чтобы тебе не мешать. Тут товарищи хорошие. Нынче Сашка предупредил всех, что скоро сам Кузнецов придет, и весь правый берег не велел трогать. Сказал, чтобы нынче до твоего приезда не смели здесь мыть. Сашка ушел на остров, чтобы подать пример, и всех гнал отсюда… А я вон там…

– Сегодня мыл?

– Мыл! Вот здесь триста лотков! – похвастался сын, вынимая из-за пояса узелочек с золотым песком.

Татьяна перетаскала из лодки мешки, скатки шкур и одеял.

Егор, Васька и Сашка снесли по кулю муки. Сложили на доски, постланные на два бревна. Сашка закрыл все широким берестяным полотнищем.

Егор и Федя, подкладывая доски, закатили из лодки на берег бочку с соленым мясом. Татьяна разожгла костер, и вскоре крышка запрыгала на чайнике и повалил пар.

А за рекой все лязгали и стучали и мутили воду, так что не похожа она была на горную. «В такой воде не постираешь!» – подумала Таня.