Золотая лихорадка (др. изд.)
Шрифт:
– Нет, мы знаем Егора, мы соседи. Он плохого не сделает! – сказал Пахом.
– А ты откуда взялся?
– А я все время тут сидел, разговариваю с тобой. Можешь отвечать.
– Ты не пьяный?
– Нет, я не пил, – ответил Пахом. – Маленько чаю выпил.
– А то вот строить… Строим, а все достанется другому. Мы стараемся для себя, а все не для нас. Если у нас все отнять, то кто мы будем? Десятую часть! Шутка! И тебя подозревают.
– Нет, мы знаем же
– Человек может оступиться. Могли склонить его. Вон тут есть сектанты, есть немцы. Дядя какой-то… Есть ученье, что царя не надо, государство может существовать без него, как же так? Государство не прииск! На прииске и то не доверяем, а как же государь? А?
–Что ты этим хочешь сказать? – строго спросил Пахом.
– Из тайги вышел какой-то Генрих… Король был такой, а не у нас.
Сапогов встал и побрел, пошатываясь.
– Куда тебе еще в пупок! – слышался в палатке хриплый голос Анютки. – На приисках не раздеваются, а тут тебе не городское удобство.
– Мерку-то он как меряет? Как раз! Это оплата, а не безобразие. Сколько золота в пупок войдет, – отвечал чей-то знакомый голос.
– Глаза закрою и скажу без весов сколько. Ты сыпь мне на ладонь… Не передашь, не бойся… А то пошел, мерин! Охальник!
– В руку что! Это холодная душа! А в пупок и весело, и забава!
– У ее пупок без дна, – раздался мужской голос послаще.
– Бесстыжий! – ласково молвила одна женщина.
– Можно к вам? – заглянул Сапогов.
– Если с добычей, то заходи да принеси спирту, – ответил мужской голос.
Сапогов увидел Родиона Шишкина. Это он, кажется, уговаривал Анюту оголить пупок.
– У меня нет…
– Поди купи, вот здесь Андрюшка скрывает товар за березой. Он весь вечер ждет покупателей. Только тихо… Да пойдем я тебя провожу.
Анфиса встала. Какой-то парень ухватил ее за подол, она живо обернулась и вырвала край подола из его руки и ласково шлепнула парня по лицу.
– Ты ступай отсюда! – сказала она. – Иди молока попей, вон кержачки привезли, корову уж подоили. Люди степенные пришли, а ты ступай!
Анфиса подхватила Сапогова под руку и пошла от балагана. Возвратились со спиртом. Воронежец сказал Анюте:
– Какие у тебя картинки красивые на стене. Очень тут уютно у вас!
Он поглядел на Анфисины рябинки, потом опять на Анюту и глянул на мужскую руку на ее плече. С ненавистью посмотрел в лицо Родиону.
Тот осклабился.
– Кхл-кхл-кхл…
– Чего ты ржешь?
– Я не конь, – ответил Шишкин.
– Ну, тихо… Вы! – прикрикнула Анфиска.
Она уже смирилась с тем, что подруга всем нравилась
– Мы немножечко выпьем, а ты не пей, – сказала она Сапогову. – Давай я с тебя ичиги сниму. И ноги тебе поглажу… Хочешь, помою? Ляг, отдохни!
– Что я, азиат? Я сам мою кажинный день, это от работы портянки преют.
Анфиса стащила обувь с мужика и пошла стирать его портянки.
Анюта поставила рюмки и кувшин с ключевой водой, чтобы разводить спирт.
– Рябые-то самые горячие! – уверял Родион. – Ты не ценишь.
– Ка-ак? – поднялся Сапогов.
Он только лег, и на душе стало тихо, как вдруг он опять вспомнил, что десятину, может быть, дерут зря, что и тут, как всюду, – обман… Его как скребнул кто-то по душе железом.
«И что за насмешки! – подумал Сапогов. – Что за рябая! Он еще не знает, что я подковы гну и разгибаю. Она, может, человек, портянки мне ушла стирать!..»
– Кто рябая? – спросил он.
– Кхл-кхл-кхл… – затрясся Родион от сдавленного смеха.
Через некоторое время на всем прииске услыхали женские крики. Потом что-то затрещало. Загремела матерная брань.
Народ хлынул со всех концов. Завыла какая-то девка, словно ее ошпарили кипятком.
– Драка!
– Отцы разодрались!
– Отцы из-за девок дерутся!
Родион вырвал длинный кол, повалил всю палатку со всеми украшениями и картинками и норовил ударить Сапогова.
Раздался хряск, и мужик, ломавший еще недавно подковы, лег замертво.
Толпа подступила к Родиону. Он отбивался, размахивая дубиной. Подбежал Никишка-старовер, кинулся под дубину и ухватил Родиона. Оба мужика покатились, хватая друг друга за бороды и кусаясь. На Родиона накинулись другие староверы и подняли его, крепко держа за руки.
– Ты, старый дурак, девок не поделил!
– А, пустите-ка меня к нему… пустите… – расталкивала народ его дочь Таня. – Ах ты, сволочь ты этакая! Окаянный ты… – подбежала она к отцу. – Да совесть-то есть у тебя? Ах ты… – она схватила отца за бороду, – зенки тебе выцарапаю…
– Плюнь, плюнь ему в глаза, – закричали бабы.
– Он-то при чем? Эти стервы его заманили…
– А этих девок, зараз, выселить с прииска…
– Разврат-то здесь заводить!
– Блядей да спиртоносов гнать отсюда, – орали бабы.
– Вон их! Вон! – орала толпа.
Утром на берег, где женщины мыли песок на исправленной бутарке, подтаскивая его в ведрах, явился Камбала.
– Здравствуйте, Лександр Егорыч! – поклонилась Анфиска.