Золотая ловушка

Батенёва Татьяна

К Раисиному дому они брели тем же порядком: Берг поддерживал Машу, она опиралась на свою сучковатую палицу.

— Мария, я не должен сказать, что…

— Говорить, — поправила его Маша.

— Говорить? — недоумевающе переспросил Берг.

— Не должен говорить или должен сказать, — объяснила Маша. — Ну, тут тонкость русского языка.

— Ах да, — смешался Берг. — Я не должен говорить, что ваши женщины совсем другие. Но это так.

— Ну конечно, — засмеялась Маша. — Наши другие, и ваши другие, и американки, и китаянки — все другие.

—

Нет, я хочу говорить… сказать, что вы как-то иначе относитесь ко всему. К жизни, к мужчинам, к детям.

— Загадка русской души? — засмеялась Маша. — Ну вот и ты туда же, чем же это мы другие?

— Немецкая женщина всегда точно знает, точно подсчитает, чего хочет, особенно когда выходит замуж, — почему-то грустно сказал Берг. — А вы думаете сердцем.

— Ну вот, глупости какие, у нас тоже всякие есть, — не согласилась Маша. — Такие есть стервочки, куда там вашим немкам!

— Нет, я знаю, наши женщины умные, трезвые, — не сдавался Берг. — Если мужчина не соответствует требованиям, не выполняет их, она выберет другого.

— Ну а если любовь, неужели так все трезво, расчетливо? — не поверила Маша.

— Любовь — это секс, если он хороший, все в порядке, но не он главный в браке, — уныло продолжал Берг. — Главное — ответственность за семью, способность ее содержать…

— Секс — это же не вся любовь, — покачала головой Маша, ей было интересно, что Берг впервые так откровенен с ней, она пыталась понять, с чего это он разговорился. — Бывает любовь безответная, когда секса вообще нет, а жить без этого человека не можешь.

— Любовь, да, это как в русских книгах, — покачал головой Берг. — У нас это тоже бывает, конечно, но брак — это совсем другое. Я хотел спросить, Мария, почему у вас женщины мирятся с тем, что мужья не соответствуют их требованиям? Я видел много мужчин пьяных, ленивых… Это есть любовь?

— Ну, не знаю… — Маше вдруг стало грустно. — Любишь человека, многое ему прощаешь, а он садится тебе на голову…

— Садится на голову? — с изумлением переспросил Берг.

— Ну не в прямом смысле, конечно, — засмеялась Маша. — Так говорят, идиома, понимаешь? Ну, в общем, мужчина теряет чувство реальности, а может, и любовь… И все проходит.

Они подошли к калитке, у которой, как намокшие воробьи на жердочке, сидели на лавке оба Раисиных сына, ждали мать.

На следующий день Спасов дал лодку с мотористом, чтобы переправить Машу и Берга в поселок. От раскисшего, заваленного хламом берега они медленно поднимались к гостинице. Из ресторана вывалился навстречу хмельной Нефедов, растопырил руки:

— Машка! Поздравь, Лирка-то родила — в самый тайфун, прикинь! — Он ухватил Машу длинными руками, поднял в воздух. — Пошли ко мне, дочку обмывать! И ты, Андрюха, давай ко мне, я уже третий день отмечаю, все, слава богу, обошлось.

— Слав, поздравляю! — искренне поцеловала небритую щеку Маша. — Но мы устали, грязные, перемерзли, я вот, видишь, с травмой — давай завтра, а?

— Так в чем проблема? — не унимался веселый Нефедыч. —

У меня помоетесь, поспите квартира пустая, а в гостинице все равно горячей воды нет. А у меня же фуро, я ж себе из Саппоро фуро привез, не знала? Тем более надо посмотреть, я вам сейчас воды нагрею — это ж рай на земле, а не баня!

Маша бросила нерешительный взгляд на Берга, тот смотрел как-то странно: не то с любопытством, не то с сомнением…

— Черт, какой соблазн, я уже забыла, когда горячей водой мылась. Пошли, Андреас, а?

Показалось Маше или Берг на самом деле обрадовался, она так и не поняла.

Квартира Нефедова была похожа на все курильские квартиры, которые они уже повидали: большой японский телевизор, музыкальный центр, но мебель случайная, частью самодельная, посуда — с бору по сосенке, рядом с золочеными японскими суевериями — щербатые столовские кружки.

Небольшую темную комнатку Нефедов превратил в ванную. По соседству с обычной дровяной водогрейной колонкой и самодельной душевой кабинкой здесь стояло чудо — сияющая янтарем огромная деревянная бочка-фу-ро. Со специальной лесенкой сбоку, термометром, вделанным в одну из планок, и каким-то ящичком с кнопками и световыми индика торами, приделанным снизу. Тен с термостатом, поддерживает заданную температуру воды, пояснил Нефедыч. Он засуетился, затопил колонку.

Пока вода грелась, они успели махнуть по рюмке водки, заесть свежепросольной рыбой с хлебом и сахарными помидорами. Впрочем, одной рюмкой ограничилась лишь Маша, мужчины продолжили. Сначала обсудили впе чатления от тайфуна, потом — отношения между Россией и Японией, а потом, как положено, перешли на мировой масштаб. Допить бутылку помешала Маша — колонка уже гудела вовсю.

— А! — с трудом вернулся к обыденности Нефедов. — Так ты иди мойся, фуро-то тоже поди нагрелась, только сразу не лезь, постой под горячим душем. А то с непривычки обваришься. Ты в фуро когда парилась?

— Нет, — призналась Маша. — В Москве фуро только в дорогих борделях ставят, а в Японии я еще не была.

— А ты, Андрюха? — Нефедов упер указательный палец в Берга.

— Да-да, мне приходилось в Японии бывать в сенко, это есть баня, я знаю.

— Значит, так, Манюня, — наставительно произнес Нефедыч. — Моешься под душем, потом обливаешься совсем горячим, потом лезешь в бочку — по грудь. Сначала горячо будет, но потом обвыкнешь. Ноги подтяни к подбородку и виси так в воде минут пятнадцать. На голову если хочешь, косынку, только смочи ее холодной водой. Я температуру поставил на сорок восемь, хотя положено париться при шестидесяти. Но нам тяжко без привычки. А японцы этим кипятком и от холода спасаются, и от простуды, и от летней влажности. Вот увидишь, как заново на свет народишься. Я уже привык, не могу без нее. Все люди как люди, из Японии «тойоты» везут или «ниссаны», а я, как балбес, волок бочку эту. Хорошо, ездил за грузовиком для редакции, на нем и доставил. А по-другому и на паром не пустили бы… А пробку потом не открывай, после тебя мы с Андрюхой попаримся.