Золотая молния

Брэнд Макс

А еще существуют отдельные свисты, трели и тому подобное. Знаете, например, есть сонные трели в конце дня и совсем другие, когда занимается заря, до того, как птицы начинают петь все разом. А если воспроизвести писк птенцов в гнезде, то можно заставить их мамашу свалиться с неба прямо вам на голову! — Он засмеялся, видимо, что-то вспомнив.

Нэнси переполняло любопытство.

— Вам нравится это делать, потому что вы любите птиц? — предположила она.

— Они прекрасные создания, ни одна не бывает похожа на другую. Возьмите соек.

Некоторые из них скорее зеленые, чем голубые, другие скорее голубые, чем зеленые. Сойки — дьяволы, но они развлекают. Очень любят фокусы. У меня дома есть несколько соек, которые воруют вещи. — Оливер снова засмеялся.

— Нужные вещи?

— Не всегда. Да это и не важно. Я знаю, где их гнезда, могу пойти туда и взять обратно, когда пожелаю. Сойки все-таки ужасные воришки, ужасные!

Нэнси опять услышала его смех. Оборвав его, молодой человек указал на поваленное дерево:

— Садитесь.

Девушка подчинилась. Кроссон открыл ей дверь, через которую она могла видеть новый мир. Другой его облик — чудовище, преследующее людей в горах с помощью стаи волков и сбрасывающее своих жертв на землю одну за другой, — этот образ словно туманный призрак остался лишь в уголках ее памяти.

Оливер сел на маленький камень на берегу ручья напротив нее.

— Вам там неудобно.

— Отсюда мне вас лучше видно.

Девушке не следовало краснеть — молодой человек просто констатировал факт, а вовсе не делал ей комплимент, но она почувствовала, что ее щеки заливает румянец. Кроссон тем временем продолжал:

— Сначала я думал, что возле вас хорошо стоять. Но так лучше. Вы поворачиваетесь чуть в сторону, когда думаете. Поэтому я вижу вас под разными углами. Ха! — воскликнул юноша так неожиданно, что Нэнси невольно вздрогнула. — Это заставило меня вспомнить один день!

— Какой день?

— Когда я в первый раз поймал дронта, заставил его сесть на мой палец, точь-в-точь как этого дрозда. Он слушал мой свист, а затем покачал головой, как будто сказал «нет». Затем распушил перышки на горле, поднял головку, раскинул крылья, так что дневной свет засиял сквозь них, и преподал мне урок пения. Только я никогда не смог бы выучить этот урок. Я мог бы повторить свист многих птиц, но не дронта. Он поэт. Поет так, словно песня сама льется из его горла… Вот и вы так же говорите…

Нэнси все же вспыхнула от смущения и стыда. И потому что начала испытывать чувство вины. Ей не следовало оставаться здесь с этим парнем. Но и было очень трудно, просто невозможно расстаться с ним.

— Постойте! — выговорила она. — Я едва успела произнести два слова.

— Посмотрите! — тут же указал на пруд Оливер.

— Что?

— Видите?

— Ну вижу неподвижную воду.

— И это все?

— Нет, не все. Я вижу синеву неба и блеск деревьев, отраженные в ней. Что из этого?

— А разве вода в пруду произнесла хоть одно слово?

Девушку озадачил предложенный им пример, но Оливер пояснил:

— Так же и вы. Вам

было бы глупо пользоваться словами. Даже петь и то не стоит. Потому что вы… вы золотая молния, берущая свое начало на самом солнце.

Нэнси пошевелилась. Если бы любой другой молодой человек заговорил с ней таким образом, она сказала бы себе, что самое время отправляться домой. Но к Оливеру девушка обратилась иначе:

— Сколько раз вы говорили с… женщинами прежде?

— Никогда, — сообщил он.

— Ни разу? — удивилась Нэнси, широко открыв глаза.

— Я много раз видел их. Однажды в холмы приезжала большая партия охотников. С ними были женщины. Я обычно по вечерам уходил из дому и шел по их следу, а ночью подходил к их лагерю и ложился так, чтобы на меня не падал свет костра. Смотрел на них и слушал их. У большинства из тех женщин были визгливые голоса. Лишь у одной голос немного напоминал ваш. Она тоже казалась золотой, но не тем золотым цветом, что ближе всего к солнцу.

— Послушайте! — решилась Нэнси. — Мне хочется, чтобы вы не делали кое-что.

— Что именно? Только скажите, и я никогда не сделаю это снова.

— Не говорите со мной так. Я не знаю, как это назвать, только вы не должны раздумывать вслух или делать вид, будто раздумываете вслух о людях в их присутствии, потому что это смущает их.

— Вы смущены?

— Скоро буду.

— Я остановлюсь, если буду знать точно, что мне следует остановиться. Вы не попытаетесь объяснить более понятно?

— Например, когда вы говорите обо мне и о голубом небе в пруду, обо мне и золотом свете рядом с солнцем…

— Я просто хотел сказать, что все это напоминает мне вас. Я был дураком. Мне следует научиться лучше шевелить мозгами, поточнее подбирать слова. Мне следует сказать, что вы…

— Не говорите, что я…

— Да? — растерялся Оливер и замолчал, печально глядя на Нэнси. Затем произнес: — Мой отец всегда говорил, что я натворю немало глупостей, когда начну узнавать людей.

Глаза юноши еще больше погрустнели. Он прижал руку к горлу, словно почувствовал боль.

Нэнси не ожидала, что сможет так легко его огорчить, поэтому попробовала оправдаться:

— Допустим, я стала бы говорить о вас…

— Ах! — меланхолично отозвался молодой человек. — Я знаю, что из-за загара похож на ворону.

Нэнси молча взглянула на него. Кожа Оливера имела темно-бронзовый оттенок и блестела, свидетельствуя о безупречном здоровье. Его черные волосы тоже сияли, но больше всего девушку поразили его ярко-голубые глаза. Ей всего один раз в жизни доводилось видеть столь необычный цвет человеческих глаз. Но сейчас она не могла вспомнить, у кого именно. Вдобавок девушку охватило странное, головокружительное ощущение, что если сейчас она даст волю своему языку, то найдет множество слов, чтобы говорить с Оливером на том же языке, на каком юноша беседовал с ней, употребляя образы, которые никогда раньше не приходили ей в голову.