Золотая Ослица

Черникова Елена Вячеславовна

– А что он заказал?
– полюбопытствовала я.

– Ваш талант - но минус ваш опыт. Т а к а я женщина, но как бы девственница. Вы должны выйти на сцену без шлейфа тех жизненных образов, которые реально тянутся за вами по биографии. Но играть - так же. Только я могу сделать это. Потому что я уже всё в этой жизни видел, и мимо меня не может проскользнуть ни один мужской образ из вашего былого - так, чтоб остаться незамеченным или неузнанным. Я вижу всё и всех, из кого и из чего вы состоите. Я их уничтожу.

– Валяйте, - сказала я, - а когда перекур?

–

Курите здесь, - он извлек из саквояжа красивую круглую медную пепельницу, сигарету, зажигалку, дал мне и продолжил наблюдения за объектом.

Я принялась курить, со скукой поглядывая в окно.

– Вы совершенно зря стараетесь выглядеть безразличной, - упрекнул меня о.
– Я-то знаю, знаю...

– А когда ваш репортер начнет вещать?
– спросила я, слегка утомившись держать ноги в гинекологической позе.

– Вообще-то он уже должен начать. Что-то не пойму...
– он обеспокоенно повел крутыми плечами и всунул руку внутрь, пытаясь урезонить философский шар.

– Пустое дело, - сообщила ему я.

– Что - пустое? Где он?
– вскипел о.

– Где, где...
– рассмеялась я.
– Сами знаете - где.

– Вы мне тут не рифмуйте, сударыня. Где шар?
– и он чуть ли не с головой исчез в кромешной темноте лукавого туннеля.

– Выбирайтесь, господин о, - посоветовала я.

– Не могу, - глухо раздалось изнутри, - я застрял...

Я протянула свободную от сигареты руку, с силой вцепилась в загривок господина о и резко выдернула его оттуда вместе с незадачливым шариком. Прозрачная сфера была первозданно чиста и ничего не транслировала.

Боже, что тут началось! Он кидался на стены, бился головой о дверной косяк, рвал на себе волосы - и почти все вырвал. Лысый, сгорбленный, внезапно ссутулившийся, он подполз к моему креслу и замахнулся кулаком. Я резво соскочила со своего мимолетного пьедестала и убежала в угол, где стоял австрийский рояль.

Господин о плюхнулся в кресло сам и вступил в жестокую рукопашную со своим крупным зверем. Это длилось, кажется, часа три, поскольку обескураженный орган сначала не хотел вставать, а потом не хотел кончать.

За окошком давно стемнело. Я надела на себя что нашла, а именно тот прозрачный балахон, и тихо поигрывала на рояле в углу. Старик был жутко расстроенный, однако держался с благородством. Мы с ним нашли почти полторы октавы, в которых не западали клавиши, а тоны и полутоны находились в относительном равновесии, - и даже сыграли вальс Шопена. Правда, пришлось перетранспонировать пьесу в другую тональность, но и то было дело, пока господин о мучался в кресле.

Когда желанное семяизвержение наконец удалось, я вернулась к креслу, посмотрела на то, что осталось от господина о, и с сочувствием сказала, что ему пора менять методологию.

– Нет, ты только скажи: куда ты их всех подевала?
– измученно выговорил о.

– Знаете, милейший, по-моему, вы очень удачно загримировались под мужчину. На самом деле вы - женщина, я полагаю. Причем глупая.

– Я не женщина!
– взвизгнул о.
– Я настоящий

мужчина! И я вас всех, блядей, насквозь вижу!
– Он попытался вскочить, но это было преждевременно. Не вышло.

– Тогда я чего-то не понимаю. С чего вы взяли, что женщина хранит мужчин т а м?
– Клянусь, я искренне спросила.

Он опять взвился, закричал, облысел еще больше и схватился за сердце.

– А где же еще?!! Больше негде!!! Больше у вас всех ничего нету! Нету! Нету!!!
– на губах показалась пена.

– Всякому свойственны заблуждения, - примирительно сказала я.

– Это не заблуждение!
– захрипел о.
– Я на это жизнь положил! Я всегда это умел! О, мой грим...
– зарыдал он, сполз на пол и свернулся на паркете клубочком.

...Через три дня на большой сцене нашего театра состоялась гражданская панихида по случаю скоропостижной кончины превосходного театрального художника, великого мастера грима и костюма, тонкого знатока человеческой души и женских повадок, несравненного мыслителя и изобретателя передовой технологии в области телепсихосценографомимоневтики господина о. На лучшем кладбище города он был захоронен с большими почестями, а на поминках мы пили разные крепкие напитки, смешивая их с молоком, струившимся из необъятных грудей шестого героя, которого не успел разгримировать покойный.

Спектакль-импровизацию сняли с репертуара, все пошли в отпуск, а потом решили инсценировать "Робинзона Крузо". Не знаю - чем именно это произведение возбудило нашего режиссёра. Но он ведь шебутной, сами уже знаете.

Да, забыла сказать про других. Тот, у которого выросли белые крылья и рога с копытами, очень скоро пооблез и потерял свою черно-белую нелепость. Его отправили на курорт, и он вернулся окончательно выздоровевшим, загорелым.

Костюмы остальных сами рассыпались в течение двух-трех недель. Только вот шестой регулярно, как заведенный, всё рожает и рожает малюток, а мы ведрами пьем его парное молоко.

– Неплохо. Вы уже исправляетесь, - одобрительно сказал Ли ночной попутчик.
– Даже меня

проняло.

– Я рада. Что будем делать дальше?
– спросила Ли, улыбаясь.

– Продолжим алфавит, поскольку у меня тут совсем мало осталось, надо уравновесить.

– Да и у меня немного. Впрочем - ладно. Вперед. Я чувствую, что развязка приведет нас к неким приятным неожиданностям. Я продолжу...

– Минуточку, к нам стучатся!
– ночной попутчик обернулся к двери, она распахнулась и влетел запыхавшийся Габриэль.

– Мне показалось, что меня звали, - сообщил он, присаживаясь.

– Нет, - сказал ночной попутчик, - она, кажется, сама справляется.

– Но ей уже приготовили хорошее место!
– возмутился Габриэль и гневно посмотрел на ночного попутчика.

– Пошел вон, щенок!
– сказал мистер Фер и выстрелил Габриэля из троллейбуса. Ангел улетел, шумно хлюпая крыльями.

– Он не вернется?
– спросила Ли.

– Это зависит от вас. Вернемся лучше к нашей теме...

***