Золотая Ослица
Шрифт:
– А если я решила уже свою задачу?
– Ли старалась не обращать внимания на усиливающийся смрад.
– Я знал бы, - самоуверенно сказал ночной
попутчик.
– Откуда же? Это ведь в душе происходит.
Сначала-то...
– А вы отдайте ее мне, и я проверю - произошло ли там то, что вы говорите.
– А вы опоздали.
– А вдруг нет?
– Да точно же, голубчик. Вы сами посмотрите в свою книжку-то! Там написано. А вы собственным глазам не верите...
– Мало ли что в книжках пишут!
– обронил
– Всё, - сказала Ли, - я решила. Вы уходите,
а я сама теперь разберусь.
– Ага, сейчас. Вы еще можете попробовать перекреститься, чтоб я внезапно сгинул. Начитались агитпропа, сударыня.
– А что - не помогает?
– Попробуйте.
Ли перекрестилась, но исчезли только дым и смрад. Сам ночной попутчик целехонек сидел на диванчике
и ехидно смотрел в глаза Ли.
– Понятно, - сказала Ли.
– Просто дьявольское упрямство...
– Я продолжу? Или вы?
– Я. А вы молчите. Врун. Я отказываюсь от вас.
В салоне троллейбуса запели птички.
Ночной попутчик сидел и смотрел в глаза Ли. Не отводя взгляда, она сказала:
– Рассказ про Р.
***
Алфавит: Р
– Рыбки уснули в саду-у-у-у! Птички затихли в пруду-у-у-у!
– умильно вытягивал пьяный под сосной. Вечерний лес посвежел, насторожился, приготовился к ночи, и последний посетитель, напрягая свои вокальные и вестибулярные, пытался проникнуться дыханием сумерек и посоответствовать настроению окружающей природы.
Ворота парка уже закрыли, сторожа проверили каждый куст и успокоенно пошли откупоривать заготовленные емкости с истиной.
Бродяга выполз из-под корней векового дуба, стряхнул маскировочный мох, листья, травинки - и пошел к сосне, послушать про рыбок.
Пьяный вокалист обернулся на шаги:
– Ты кто?
– немного трезвея, спросил он.
– Я из-под дуба, - ответил бродяга пьянице.
– А... Ну садись. Я её люблю больше, - пьяница показал на вековую сосну, под которой только что пел себе колыбельную.
– Красивая, - кивнул бродяга.
– В ней все прекрасно. И лицо, и одежда, и мысли, и хвоя, и маленькое дупло....
– и он внезапно разрыдался.
Бродяга посмотрел на дрожащие плечи пьяницы и легко позавидовал его романтизму.
– Плачешь!
– с грустной завистью в голосе сказал бродяга.
– А ты не хочешь?
– участливо спросил сквозь слезы пьяница.
– Нет, спасибо. У меня от слез щеки щиплет, а до воды тут далеко. Да и темно уже.
– Тебя послушать, так плакать стоит лишь по утрам в мраморной ванной на даче, - трезво вывел пьяница.
– Там я плакал ежедневно...
– Плакал бы?
– уточнил пьяница.
– Плакал. Без "бы".
– Ага, мне тут один уже рассказывал, как он руководил крупным банком, потом пришли плохие дяденьки, сделали ему кизи-кизи, отчего ему теперь надо пожить в моем лесу...
– Не сердись. А как ты сдал его сторожу, если сам прячешься?
– Ветку пригнул, - объяснил пьяница, - ниткой привязал и отошел за кусты. Сторож идет, банкир сидит на дереве и думает, что всё обойдется. Я перегрыз нитку, ветка ударила сторожа по щеке, он стал оглядываться и увидел банкира на дереве. Ну и всё...
– Снял?
– Так у него же боевые...
– Не понял. Насмерть?
– Не знаю. Я за ним не бегал. Унесли да и вся недолга.
– Пьяница гордился собою.
Бродяга подумал, что каждый человек, живущий под сосной и с сосной, вынужден отстреливаться от бродячих банкиров чужими руками. Потом он попытался перевести эту мысль на внятный русский язык - не получилось.
– Я буду спать, ладно?
– сказал бродяга пьянице.
– Спи. Я сегодня добрый. У меня день рождения.
– Поздравляю. Тебя как зовут?
– Р, - ответил пьяница.
– Да ты что!
– изумился бродяга.
– Меня тоже Р! С ума сойти...
– Бывает. Спи, тезка.
– И пьяница стал устраиваться на ночлег под своей сосной.
– Можешь здесь. Ты не голубой?
– Нет.
– Очень хорошо. А то был тут один, сбежал с зоны, я ему помог, он жил здесь хорошо, как человек, а потом вдруг и говорит...
Я ему отказал, а он стал приставать. Я, говорит, привык так.
– И чем дело кончилось?
– заинтересовался бродяга, вспомнив, наконец, голос этого пьяного.
– Я сдал его сторожу, - удивленно ответил пьяница, дескать, как же еще могло кончиться дело.
– Тоже ниткой?
– Не-е-е-т!
– рассмеялся пьяница.
– Кучкой. Он сделал кучу, а я лопатой перенес ее на тропинку сторожа. Нашли его моментально, он как раз вторую делал...
– От тебя не уйдешь, - сказал бродяга пьянице.
– Конечно, это же моя дача.
– Извините, господин президент, я не знал, - сказал бродяга, окончательно разобравшись в ситуации.
– Я ошибся лесом. Я завтра же уйду, сейчас слишком темно. Я непременно уйду, простите меня.
– Ну-ну, перестань, я тебе днем президент, а сейчас у меня просто день рожденья... Выпить хочешь?
Бродяга испуганно осматривался по сторонам и теперь ему тоже хотелось плакать. Когда жена вышибла его из дома, а редактор из газеты, а друг не дал денег, то есть не вернул, и когда он решил жить свободно, под корнями дуба, - всё встало на свое место. Всё стало очень хорошо. Нора получилась хоть куда. Он научился прятаться от сторожей, добывать еду и воду, скрывать отходы органической деятельности... Он забыл о своей растреклятой статье про личную жизнь ненавистного ему президента. За статью и выгнали, кстати. И он жил теперь, жил! В этом прекрасном, почему-то охраняемом, лесу! Купался в реке! Даже рыбку однажды рукой поймал! Подержал над костерком чуток - и съел.