Золотая паутина (др. изд.)
Шрифт:
— Приду сегодня, а? И цветов принесу, и комплиментов наговорю. Ты таких и не слышала.
— Да говори тут, чего приходить?
— Нет, обстановка… сама понимаешь. Ящики, детали. Не тот пейзаж.
Валентина колебалась. Эдька ей нравился, разговоры у них всякие были, он и раньше намеки делал — мол, встретиться бы, Валя, а? Но она все тянула, откладывала. Но в этот раз решилась.
— Приходи, — сказала обыденно, хотя кровь ее бурлила в жилах: волновал ее Криушин, очень волновал!
И он явился
Потом, натешившись, хорошо поужинав, Эдька изложил Валентине свой план.
— Я возле твоего изолятора давно круги делаю, — говорил он, глядя ей прямо в глаза. — Такие деньги у тебя под ногами, а ты переступаешь через них, будто это палые листья.
— Листочки не мои — государственные. — Валентина потягивала из чашки кофе. — За них, сам знаешь… по одному месту надавать могут.
— Если это самое место подставлять, то конечно надают, — не возражал и Криушин. Он тоже потягивал кофе, не спешил. Разговор завел нешуточный, тут все должно быть основательно, серьезно. — Ты можешь так сделать, чтобы и волки были сыты, и овцы целы? — спрашивал Криушин.
— То есть?
— Ну, деталей у тебя в изоляторе тьма-тьмущая, посчитать их все невозможно…
— А… — поняла Валентина. — На преступление толкаешь?
— Да никуда я тебя не толкаю, Валюш, — Криушин привлек ее к себе, поцеловал. — Хочу, чтобы и ты хорошо жила, и я. Мы молодые пока, надо бы себя к пенсии обеспечить.
— О-о, далеко смотришь.
Валентина встала, приглушила звук телевизора, вернулась к столу. Разговор этот ее очень занимал, хотя она ожидала другого. Ведь если она правильно поняла, Эдька пришел жениться на ней. И она снова вернула неторопливую их беседу в нужное для себя русло.
— Просто в компаньонки я к тебе не пойду, Криушин, — сказала она твердо. — Мне мужик в доме нужен, хозяин. Одной бабе жить несподручно.
— Одной не надо, ни к чему, — согласился он о нею. Откинувшись на диване, курил, смотрел на Валентину жадно, с наслаждением. Баба что надо — свежа, красавица, дом вон какой имеет. Многие на нее заглядываются, многие к ней клинья подбивали — Криушин это знал, — а предпочла она всем его.
Он взял ее руку, гладил, по-собачьи преданно заглядывал в лицо.
— Я вещички хоть завтра принесу, Валюш. Ты мпе мила, жить с тобою согласен. Но нищенствовать не хочу. Поэтому сразу говорю: как ты насчет листочков?
— Да листочки не проблема, Эдик, — вслух думала Валентина. — Подумает мышка,
— Это найдется человек, не волнуйся. В Даниловке, пригороде, есть один мужик, Семеном зовут. Он в этих делах спец.
Не сразу решилась Валентина на этот шаг, но решилась, Криушин перешел к ней жить и каждый день заводил разговор о золоте, рисовал ей радужные перспективы: поездки на юг, покупку машины, хорошей одежды, гарнитуров в дом…
Как она тряслась, когда несла тот, первый, полиэтиленовый мешочек с деталями! Ноги подкашивались, зубы выбивали мелкую дробь, а все, кто шел с ней через проходную, казалось, смотрели на ее слегка оттопырившийся живот. И она явственно уже слышала голос вахтера: «А это что у тебя тут, Долматова? Расстегни-ка пальто…»
Домой она пришла ни жива ни мертва. Но пришла. И через неделю принесла еще мешочек. А потом еще…
А потом, месяца через два, Эдька принес ей пачку денег, небрежно бросил на стол, смотрел на нее с улыбкой.
— Вот. Твоя половина, Валюш. Бери и расходуй. Что душа пожелает, то и покупай.
— А ты… Ты что же… оставил себе? — говорила она, машинально перебирая пачки (господи, она таких денег не то что в руках не держала — не видела даже). И как же это так? Они живут в одном доме, семья… почему он оставил себе деньги?
— Тебе половина, и мне половина, — пропел он на мотив известной песенки. — И Семену за работу дал. Сама понимаешь, спец.
— Не понимаю, Эдик, — она отложила деньги в сторону. — Мы… разве мы…
— Да, Валюш, дальше мы будем жить самостоятельно, — легко сказал Криушин.
— Значит, ты… женился на мне для того… чтобы…
— Ну, ты же сама мне такое условие поставила, — он скривил рот. — Пришлось. А что? Разве тебе было плохо со мной?
Валентина без сил опустилась на стул.
А дело мы продолжим, Валюш. Ты не думай.
— Пошел вон. Кобель! — четко, раздельно сказала Валентина. — Никаких дел я с тобой иметь больше не желаю.
Криушин спокойно поднялся, стал собирать вещи.
— Валентина Васильевна, ты это напрасно, с оскорблениями-то. Я по-человечески с тобой, по-людски. Ну, пожили, поиграли в любовь. Хватит. В ЗАГС я тебя не поведу, не жди. А дело мы продолжим. А откажешься — пожалеешь. Ты у нас с Семеном вот где. — И он сжал сухой жесткий кулак. — Не станешь помогать — в грязь втопчем, со света сживем. Имей это в виду.
Она со страхом смотрела на его быстрые руки, укладывающие пожитки в объемистые сумки. И это тот самый Эдик, который говорил ей все эти месяцы такие хорошие, ласковые, расслабляющие ее волю слова?! Неужели тот самый, которого и она ласкала с нежностью и страстью, отдавая ему весь пыл души и тела?!