Золотая печать

Шем Айдын

Но с другой стороны, рассудил Камилл, он здесь по чьему-то доброму призыву. Поэтому вряд ли эти призрачные кони, даже если он набредет на них, причинят ему вред, не так ли?

Эти рассуждения несколько успокоили его, и он поднялся на ноги и уже хладнокровно огляделся. Дальше его путь к загадочной встрече мог проходить только по некрутой кремнистой осыпи меж двух обточенных ветрами белых скал. «Здесь, несомненно, конец моего пути» - подумал он, и, вспомнив последние абзацы таинственной рукописи, улыбнулся: «Я, пожалуй, тоже не останусь здесь, а вернусь, чтобы

еще разок прокатиться по жизни». И он смело пошел по осыпи вверх.

Обойдя скалу, Камилл увидел за ней вход в пещеру и сидящего перед входом на толстом войлочном ковре улыбающегося старца, хрупкого и длиннолицего. Редкая белая борода спускалась на его грудь, одет он был в застегнутую до шеи серую рубаху из плотной ткани, поверх которой надета была шерстяная безрукавка. Это был старик-отшельник, рассказ о котором Камилл слышал от своей бабушки еще в далеком детстве.

– Отур огълум, - произнес старик чистым высоким голосом. – Садись, сынок.

И указал на брошенные на войлок подушки с истертым золототканым рисунком.

Камилл приблизился к старцу и, наклонившись, взял кисть его правой руки для поцелуя. Затем, не произнося ни слова, сел на указанное ему место.

Пахло свежим сеном и какими-то травами. Камилл огляделся. Внутри широкого входа в пещеру видна была кладка из камней – там было жилище старика-отшельника. Под сенью пещеры у стены стояла поленница из аккуратных маленьких брусков. Рядом с местом, где сидел старец, краснели в большом бронзовом мангале горячие угли. Старик поставил на стоящий над углями треножник джезву на длинной ручке и обратился к гостю.

– Я Эвлия Хаджи, - произнес он ласково. – Я пригласил тебя, чтобы ты смог задать мне вопросы. А я отвечу на те из них, на которые имею право отвечать.

– Я знаю о вас, почтенный Эвлия Хаджи, - наклонив голову, вымолвил Камилл, потом поправился: - Народ помнит о вас, дорогой Ходжа.

– Надо, чтобы народ наш не забывал о Всевышнем, - мягко отвечал Ходжа, - а я лишь служитель Его.

Он снял джезву с огня, подсыпал в нее каких-то трав и провел быстро над угольями. Потом достал из деревянного сундучка маленькие чашки из тонкой керамики и разлил в них напиток.

– Этот настой из крымских трав не хуже юнаньского чая, - Эвлия Хаджи протянул чашечку гостю.

Разговор шел, конечно, по-татарски.

Камилл пригубил горячий напиток, признал его превосходным и маленькими глотками допил до конца. После этого он обратился к старому отшельнику:

– Ходжа, у меня много вопросов. События недавних лет обогатили мой опыт, но не прибавили мне мудрости. Странные события, противоречащие пониманию мира в обществе, в котором живет современный человек.

– Расскажи, сын мой, об этих событиях, - ответствовал святой отшельник.

Камилл ненадолго задумался, потом произнес:

– Я в начале хотел бы спросить о конях-призраках, появившихся в Крымских горах. Я сам их не видел, но мне о них рассказал мой друг. Сегодня же, на подходе к вашему жилищу, я слышал ржание табуна.

– Да, - отвечал отшельник, - в горах Крыма уже много лет

как появились голубые призрачные кони. С некоторых пор до этого в горах жили только одичавшие лошади, которые паслись на склонах днем, а ночью отдыхали. А эти призраки спускаются вниз по ночам, а днем прячутся в ущельях. Да, их становится все больше, и они активны, словно ждут какого-то сигнала для действия, и они опасны для людей.

Эвлия Хаджи сделал паузу. Камилл молча ждал продолжения.

– Не по прямому велению Аллаха появились эти тайные посланники неведомого, - продолжил старик.
– Но все, что происходит, происходит не без Его извечного всеведения. В твердь земную уходит прах животных, чьи тела вскормлены были ею. И хотя животным не дана вечная душа, фантомы их могут надолго оставаться в наземном мире. Голубые кони, обитающие нынче в Крымских горах, вышли из земли, как выходят порой из нее голубые огоньки. Этих призраков земля исторгает из себя в муках, и не принимает их назад, отторгает их.

Камилл запоминал каждое слово старца.

– Быстроногие скифские и кыпчакские предки этих коней, - продолжал Эвлия, - прославились в прошлом во всех сопредельных княжествах, и их потомки, оставшись без прежних своих хозяев, не могут успокоиться и после гибели. Тайна эта бездонна… Мне дано только знать, что тогда погаснут, истают эти голубые фантомы, когда на Полуострове закончится власть лживых и злобных людей.

Так говорил Эвлия Хаджи с нескрываемой тревогой.

Тревога святого отшельника передалась и Камиллу, который и без того был в напряженном состоянии.

– Ходжа, а не являются ли эти знамения предвестниками Ахырзамана, Конца Света? – спросил он.

– Нет, сын мой. До Ахырзамана столько лет, сколько люди еще не прожили на этой планете.

– Почему же эти знамения не появлялись в прежние века, в прежние тысячелетия! Ведь тоже немало злодеяний творилось и в Крыму, и в других странах!
– воскликнул Камилл.

– Появлялись, но только не в Крыму. В Крыму тогда проживал исконный народ, хоть и трудно, но проживал, - спокойно отвечал Эвлия Хаджи. – А в Ассирии, уничтожавшей народы, и в Древнем Риме, тоже известном своей жестокостью к побежденным, призраки появлялись. О чем свидетельствую.

Эвлия сделал паузу, во время которой Камилл с нескрываемым трепетом воззрился на этого человека. Кто он? С каких пор обитает на грешной нашей земле?

Эвлия вроде бы не заметил беспокойства, отобразившегося на лице его посетителя, он продолжал:

– На пиру тирана Валтасара появился перст, начертавший на стене огненные слова возмездия не только правителю, но и всей его державе - так и случилось. В Древнем Риме ясным днем вдруг ожили каменные изваяния и зашагали по городу. В стародавние времена знамения проявлялись явно, ибо восприятие мира людьми было упрощенным, бесхитростным. Уже в девятнадцатом веке знамения стали символическими, завуалированными. Ныне же знаки судьбы могут замечать лишь редкие наблюдатели, даже если эти знаки лично к ним и не относятся.