Золотая пучина
Шрифт:
— Я не могу гарантировать, мало ли что может случиться в процессе судебного разбирательства, разве можно предугадать все каверзы адвоката Ваницкого.
— То-то оно, — опять загрустил Устин и снова увидел конопатого мужика с сынком, выходящих из зала суда с конвойными.
— Может… попытать без суда?
Адвокат опешил.
— Как без суда?
В голосе адвоката растерянность, сомнение, и Устин вдруг почувствовал проблески своей силы.
— А ты смоги, — осторожно, вполголоса напирал он. — Смоги. Ты понимаешь, какое доброе
…Полутемная сторожка в здании губернского суда. У стола сидят друг против друга молодой адвокат Устина и Бельков — адвокат господина Ваницкого. Сам Устин пристроился у печи на большом чугуне с углями, смотрит на спорящих адвокатов и удивляется: «Как он его под корень режет, Белькова-то! А ведь спорил, доказывал, непременно надо, мол, в суд».
— Почему я должен верить какой-то фотографии? — горячился Бельков.
— Потому, что сейчас вы ходили к секретарю суда, и он вам подтвердил: да, один пятак чеканен в тысяча девятьсот шестнадцатом году. И потому, что вы просили его подменить этот пятак…
Бельков краснеет от злости.
— Да, да, просили его подменить пятак, — повторяет молодой адвокат. — Но секретарь суда вам ответил, что вещественные доказательства вновь опечатаны двумя печатями и находятся в сейфе у судьи.
Устин удивлен. «Вот же бес. Тут сидел, вместе со мной, пока Бельков куда-то ходил, а будто за ним подсматривал. Ишь ты, дошлый какой, а посмотреть, молоко на губах не обсохло».
— Все это ложь, — взвизгнул Бельков. Но по лицу видно, что все правда, до последнего слова. — А почему, молодой человек, если вы это знали ещё вчера, не сообщили тотчас же господину Ваницкому или мне? — и, зачерпнув из ведра полный ковш холодной воды, обливаясь, выпил.
— Потому, — хладнокровно, чеканя каждое слово, ответил адвокат, — скажи я об этом вчера, вы бы нашли пути и успели подменить пятачок. Да, успели бы, а на меня или кирпич упал бы, или мой домишко бы загорелся ночью, а я бы задохнулся в постели. Спокойно, спокойно, господин Бельков, бережливого бог берёжет. Вы сейчас, когда уходили, имели разговор по телефону с патроном и получили инструкцию. Представляете себе восторг публики, когда раскроется вся эта жульническая махинация? Представляете, что будет в газетах?
Бельков поёжился.
— Поскольку времени мало, а вопрос оказался запутан, я уполномочен предложить господину Рогачёву организовать общество на паях. Совместное управление прииском Богомдарованным. Как вы смотрите на такое предложение, господин Рогачёв?
— Кого? — слова Белькова, как пенная брага, гонят огонь по жилам Устина. «Ишь ты, смотри, без суда уломался. Совместное управление… Да бес с ним, золота на всех хватит».
Поднялся Устин: рыбку завсегда надо стоя тащить. На душе масленка. Ноги чуть сами не пляшут.
Бельков подошёл к нему, обнял его за плечи и повторил вопрос:
— Ну
— Дык того, значит, — Устин вопросительно посмотрел на своего адвоката. ещё вчера прощалыгой его считал, а сейчас верит ему, как не верил и родному сыну.
— Не хотите отдать весь прииск? Не надо, — говорит адвокат. — Пойдемте, Устин Силантьевич, в залу суда. Через двадцать минут начнется судебное заседание.
Бельков загородил дверь.
— Ладно. Я прекращаю дело.
— Но прежде всего вы дадите Устину Силантьевичу документ, что признаете за ним бесспорное право владения прииском Богомдарованным. Вы, кажется, не хотите? Рассчитываете строить новые козни? Тогда я воспользуюсь своим правом — публично обвиню вас и Ваницкого в мошенничестве и предъявлю эти пятаки в качестве вещественного доказательства следователю уголовного суда.
— Вы не сделаете этого.
— Сделаю. Вот сейчас, — и адвокат открыл дверь в коридор.
Бельков ухватил его за рукав.
— Согласен, напишу.
— И Ваницкий подпишет?
— Подпишет.
Адвокат обернулся к Устину.
— Ну, Устин Силантьевич, кажется вы довольны?
— Кого? Нет, постой, постой… — Устин чувствует, что не все ещё получил от одержанной победы. Можно ещё кое-что урвать. Он поднял с полу шапчонку, отряхнул её об колено. — Они меня на суд вызвали. Это значит я лошадей гонял, харчился, за постой платил. Пущай Ваницкий мне отступного заплатит. Сто рублёв значит, — и замер, испугался собственного размаха.
— Но… — начал было Бельков.
— Иначе в суд, — погрозился Устин.
— Ладно. — Бельков вынул платок и вытер шею. Дышал тяжело.
Устин пожалел: «Ишь, как его разобрало. Можно было двести просить».
— Триста тридцать семь… Триста тридцать восемь… Огненные багровые вихри метались перед глазами
Ваницкого. Хотелось ругаться, топать ногами. Аркадий Илларионович силой удерживал себя в кресле и, закрыв глаза, считал:
— Триста тридцать девять, триста сорок, триста сорок один.
Еще мать-смолянка [10] учила маленького Аркашу в минуту гнева считать. Мать давно умерла, но привычка глушить гнев, как в детстве, счетом, осталась.
Овладев собой, Ваницкий закурил папиросу и, только затянувшись, открыл глаза. Шкафы с книгами, огромный письменный стол. У стола с опущенной годовой стоял Бельков и мял в руках портфель. Иногда он робко поднимал глаза на хозяина и вздрагивал.
Ваницкий швырнул папиросу в окно и снова начал считать про себя: триста сорок два, триста сорок три…
10
Смолянка — воспитанница Смольного института благородных девиц в Петербурге (прим, авт.).