Золотая рыбка 2
Шрифт:
— Бензин в баке есть? — спрашивает он.
— Это единственное, что я и сама могу определить. Заправлялась совсем недавно.
— Разрешите? — Уве ныряет в разверстое нутро машины, ковыряется там, затем поднимает голову. — Садитесь за руль и попытайтесь сдвинуться с места. Хорошо бы чуть отъехать, а то вы застряли на автобусной остановке.
— Вы ждете автобус?
— Да. Должен подойти через пять минут. Если до тех пор не обнаружим поломку, придется толкать машину, чтобы освободить место.
Я включаю зажигание. Мотор судорожно всхрапывает
Мотор заводится с пол-оборота, его ровное урчание радует слух. Облегченно вздохнув, я открываю правую дверцу.
— Садитесь, я вас подвезу.
Он располагается рядом со мной, откидывает голову на спинку сиденья и закрывает глаза.
— Очень устали?
— Как всегда. Не люблю машины. Несколько месяцев назад попал в аварию и с тех пор не сажусь за руль. Из чувства предубеждения, — усмехается он. — Вас не раздражает, что я не смотрю на дорогу?
— Вполне достаточно, если смотрю я.
— Но я не сплю, так что мы можем разговаривать. Да, кстати… Мне ведь вы не показали фотографии.
— Вас не было в зале.
— Вы приехали, когда моя смена закончилась. Я вас видел издали. Дядя сказал, что вы собираетесь показать фотографии, но мне уже надо было уходить.
— Как только приедем в город, покажу. Между прочим, Транис опознал одну девушку.
— Только одну? — смеется Уве. — Да он за каждой юбкой норовит приударить.
— А вы разве нет?
— Я поразборчивее.
На это вроде бы нечего ответить. Тем временем совсем стемнело, свет фар неуверенно пытается пробить сгущающийся ночной мрак. Я не свожу глаз с дороги, Уве тоже молчит — возможно, уснул.
А я-то сама смогу ли уснуть сегодня? Вот уже который день я только и мечтаю, как бы добраться до постели, но стоит лечь, и сна ни в одном глазу. Если и сегодня будет так же, придется хлопнуть рюмку-другую коньячка. Конечно, это не панацея от всех моих бед, но хотя бы позволит отключиться, а это уже кое-что. Еще несколько дней, и все пройдет, забудется. Время врачует любую беду. Какую еще беду? — тотчас вскидывается мой здравый рассудок. Нечего придираться к словам, не все ли равно, как назвать то, что занозой сидит в сердце!.. Не надо было мне сегодня видеть его — сперва у Круза, на пленке, потом вживе, на съемочной площадке. Хмурый тоже отнюдь не в блестящей форме, свалился под ноги Эзио, как дохлый кролик. Надеюсь, это из-за меня все у него пошло наперекосяк. Тогда в чем же беда?
Чтобы не спятить от этих назойливых мыслей, закуриваю. Мотор работает безукоризненно, вот только вода в радиаторе нагревается. Стрелка термометра угрожающе ползет вверх, а я понятия не имею, как заставить ее утихомириться. Мысли перескакивают к Шефу. Утром снова начнет приставать с сакраментальным вопросом: «Ну, что у нас новенького?» И что прикажете отвечать? Не успеваю я изобрести ответ повнушительнее, как стрелка резко дергается.
— Уве…
— Да-да? — вскидывается он.
— Радиатор перегрелся.
— Сильно?
—
— Сверните на обочину. — Он со вздохом выпрямляется. — Только мотор не выключайте, пусть работает на холостом ходу. Посмотрю, что там можно сделать.
— Не хотите снять пиджак? Перепачкаетесь.
Уве молча ныряет под крышку капота. Через несколько минут возвращается и заглядывает в окно с моей стороны.
— Хорошо бы фонариком посветить…
Слава небесам, я сразу обнаруживаю фонарик в бардачке. Уве опять исчезает. Я кручу рычажок радио и за шумом эфира ничего не слышу. Внезапно кто-то трогает меня за плечо, и я подпрыгиваю.
На меня, улыбаясь, смотрит Уве.
— Клейкой ленты не найдется?
Я перевожу дух и снова лезу в бардачок. Протягиваю ему рулон и продолжаю искать музыку. Все радиостанции словно сговорились — крутят несусветную чушь. Я включаю магнитофон.
Стрелка охладителя, вздрогнув, медленно ползет на место. Уве захлопывает крышку капота и забирается в машину.
— Придется несколько минут подождать. Чтобы снова не перегрелось.
— Как вам эта музыка?
— Иной раз не мешает расслабиться. — Задев рукой крышку бардачка, он роняет фонарик и нагибается за ним. Я отодвигаю ноги, чтобы не мешать ему, и смотрю вниз.
Фонарик неожиданно вспыхивает, слепящий свет бьет мне прямо в глаза.
Когда зрение возвращается, я вижу в руке Уве нож.
— Удивились? — Голос его звучит хрипло.
Я заслоняю глаза рукой, словно все еще ослеплена, и в следующий миг резко бью его локтем в лицо. Точность и силу удара сбивает вонзающийся в руку нож, но и его лицо залито кровью, хлещущей из разбитого носа.
Я пускаю в ход другую руку: ребром ладони бью по затылку. Глаза Уве лезут на лоб от боли, но он не отключается.
В воздухе мелькает нож.
Я перехватываю руку с ножом. Шею мою заливает кровь — уж не знаю чья. Руки Уве, которые я сжимаю в тисках, слабеют, нож со стуком падает на пол за сиденьем.
Резким движением я выталкиваю Уве из машины. Он со стоном вываливается на дорогу, лицо его искажено от боли и ярости.
Я пытаюсь захлопнуть дверцу, но он цепляется за нее. Нога моя сама нажимает педаль газа. Машину швыряет вперед, и Уве отлетает в сторону. Вдавив педаль тормоза, разворачиваюсь. Из ран на руке и ноге хлещет кровь, но я ничего не замечаю.
Уве застыл на карачках посреди дороги и смотрит на меня с видом смертельно раненного зверя. С явным усилием он поднимается на колени, такое впечатление, будто сейчас в последнем броске метнется к машине.
Я, словно завороженная, не свожу с него глаз. Чего уж проще — поддать газу и сбить эту скотину… Но на меня вдруг столбняк напал.
А Уве тем временем поднимается на ноги. В кулаке у него зажат камень, он делает шаг вперед и летит в лобовое стекло.
Зажмурившись, я бросаю машину прямо на него. Уве теряет равновесие и сползает под капот. Правое переднее колесо подскакивает, и по машине словно проходит дрожь.