Золотая рыбка для мажора
Шрифт:
Яхт пришвартовано много, но белоснежная красавица Гесса мне нравится больше всех. Нет, не потому что она самая крутая или большая, просто она как будто на него похожа. Стильная, хищная, с грациозными изгибами.
Время близится к закату, и на берегу действительно безлюдно. Только с одной из яхт гремит музыка — кто-то не пошёл в баню и отдыхает прямо на борту.
— Вау! — не сдерживаю я восхищения, как только мы подходим вплотную к лодке. — А ты дашь мне порулить?
— А то! Конечно, мы же друзья.
— Гришка, а ты чего прогуливаешь тусовку? Минуя мужские развлечения сразу к зае перешёл? — раздаётся
Я вздрагиваю — слышать такое неприятно. Собираюсь юркнуть внутрь яхты, но Гесс обнимает меня за плечи и разворачивает к мужику.
Хотя мужиком качающегося на причале молодого человека называть, наверное, рано. Он молодой и мажористый, как Гесс.
— Никаких зай, Сень, — говорит ему Гриша, лениво растягивая слова, — это моя королева зай. Невеста, можно сказать.
Совсем заврался! Я дергаю плечами, пытаясь скинуть его руку, но Гесс не отпускает, а незнакомый мне Сеня выгибает бровь и подходит к нам ближе, трезвея на глазах. Оглядывает меня внимательным взглядом, и мне приходится ему приветливо улыбнуться. Не стану же я при нем Грише выговаривать.
— Хорошенькая. Где взял? Чего молчит? Иностранка, что ли?
— Где взял, там больше нет, — отрезает Гесс, теряя вальяжность, разворачивает меня к яхте и подталкивает на борт.
Чувствую себя надувной куклой. Всё хорошее, что было сегодня, покрывается неприятным налётом досады. Мне как будто кто-то сверху напоминает: знай свое место, Рита. И сразу вечер перестаёт быть томным. Мне уже не хочется ни заката, ни порулить, ни Гриши рядом. Я дуюсь.
— Иди сюда, — как будто чувствует перемену во мне Гесс и тянет в кабину.
Заводит яхту, ставит меня к штурвалу впереди себя. Кладёт на него мои руки, а сверху накрывает своими.
Сердце моё бьется в унисон рёву мотора. Близость Григория действует, как мощное средство разжижения мозгов. Миг — и я забываю всё плохое. Другой — и моё дыхание учащается. Ещё миг — и мы плавно отчаливаем от берега, чтобы развернуться и плыть вниз по течению куда-то к закату.
Оранжевый диск солнца падает в воду, готовясь исчезнуть, чтобы возродиться завтра с другой стороны реки. В такие моменты я всегда испытываю лёгкую грусть, и меня тянет на размышления о бренности бытия.
— О чём ты думаешь? — как будто слышит мои мысли Гесс.
Он стоит так близко, что не нужно говорить громко. Его губы касаются моего уха, и даже самый безобидный вопрос кажется интимным.
— О том, что всё имеет начало и конец, — сглотнув колкий комок, признаюсь я, — сегодня был прекрасный день, но он подходит к концу. Завтра родится новый, но мы не знаем, каким он будет. Вот только хороший он получится, или плохой — не важно. Он тоже неизбежно закончится, а ему на смену придёт третий. И так до бесконечности… Мне иногда интересно, а если наша жизнь, как день: взошла и закатилась, подобно ему? Значит, через тёмную ночь небытия мы возродимся заново?
Гесс отвечает не сразу, думает, дышит мне в затылок, а потом опять склоняется к уху.
— Я предпочитаю об этом не думать и проживать каждый день как последний, — делится своим жизненным кредо. — Настоящую жизнь, происходящую здесь и сейчас, живу как единственную. Стремлюсь жить так, чтобы потом не жалеть об упущенных возможностях.
И я задумываюсь. А ведь я скоро буду неизбежно
Решаюсь на безумие. Откидываю голову Грише на плечо с недвусмысленным намёком, и он его сразу же понимает. Склоняется ко мне и целует. Его язык в этот раз деликатен и нежен, он обводит мои губы и ненавязчиво просится внутрь — я пускаю. Он пробегает по зубам, гладит язык и начинает всё сначала. Я трепещу от восторга и возбуждения. В этот момент мне на всё наплевать, кроме продолжения этого поцелуя.И мне нравится, что Гесс понимает меня без слов. Не задает вопросов типа: ты уверена?Он молча разворачивает лодку и ведёт её к причалу. Что будет дальше — понятно и мне и ему.
Покидаем яхту, идём к коттеджу — все молча. Гриша только за руку меня держит и непрерывно поглаживает большим пальцем ладонь. Будто боится, что сбегу. Но я не сбегу — это точно. Я твёрдо решила пойти до конца. Я даже хочу скорее оказаться под укрытием стен и прекратить это томительное ожидание — сердце стучит слишком часто и дышать трудно. Мне кажется, если я смогу выпустить из груди стон, станет гораздо легче.
Мы входим в прихожую, и я сама, первая, тяну Гесса за руку ближе. И этот мой жест срывает его стоп-кран. Дальше все как в тумане: прелюдия у стены в прихожей — прямо как в моём сне, только я не в рабочей форме, и это не квартира Вязьмина — и я, наконец, стону в голос.
Оттуда мы перемещается в гостиную, срывая по дороге одежду. Задерживаемся у двери спальни с шоколадным шелковым бельём и шторами, чтобы дать волю рукам и ощупать всё, что хочется. Спохватываемся, когда на нас не остаётся ни клочка одежды и нет сил терпеть. Вваливаемся в комнату, путаясь в ногах. Чудом добираемся до кровати... и всё.
Больше ничего не мешает нам, соединившись телами, предаваться страстным танцам.
Гесс как знал и положил под подушку средства защиты, но мне в тот момент совершенно плевать, что он добился, чего хотел, к чему готовился и что предвидел. Я счастлива, возбуждена и сама хочу секса не меньше него.
Наше безумие длится, кажется, бесконечность. Я так выматываюсь, что последнее воспоминание: Гриша покрывает моё лицо поцелуями, убирает с лица влажные пряди, ложится сзади, прижимает меня к себе… и я отключаюсь.
Просыпаюсь от того, что кто-то гремит посудой. Я в постели одна. На пуфике лежит халат, а на полу — те самые тапочки. Я вспоминаю ночь и улыбаюсь. Тело немного ломит от непривычных физических нагрузок, но это приятная ломота.
Подскакиваю бодро, немного морщусь — в интимных местах саднит, мы были несдержанными — и спешу привести себя в порядок. Пользуюсь ванной Гесса, в женскую даже не иду. С удовольствием намыливаю тело его гелем для душа и кайфую от аромата, всколыхнувшего воспоминания. Голова моя как пустой воздушный шарик — мыслей никаких, одни эмоции.