Золотая змея. Голодные собаки
Шрифт:
— Смотри, одна папайя пожелтее…
Хулиан лег на спину и долго прицеливался. Пуля перешибла черенок, и плод упал. Скрюченными пальцами братья вцепились в него и разломили. Мякоть горчила, но вполне можно было есть.
— Не так уж горько…
— Ага… Давай шлепнем другую?
Еще выстрел — и еще одна папайя падает на землю. Остальные и вправду были зеленые. Наступил вечер, Хулиан и Блас улеглись под деревьями. Позже, ночью, они перейдут в расщелину, все же спокойней, а утром поищут, нет ли там плодов чиримойо. Они выживут. Когда-нибудь им встретится Ужак и его паршивые полицейские, и они расквитаются. А этот дурак Венансио не захотел драться!
Вдруг Тощий
— У меня живот болит и голова…
— Ты просто ослабел…
Но Хулиан Селедон, у которого в жизни рука не дрожала, заметил, что и у него странно задергались руки и ноги, а потом и все тело.
— Яд… Это яд…
Тощий все выл. Блас не ответил брату. Что-то раздирало Хулиану внутренности, и он зарычал, точно пума. Время для него остановилось. Он знал одно: сейчас он умрет, и лежал ничком, сжав виски руками, изрыгая проклятья. На губах его выступила пена. Сколько времени пролежал он так, неподвижно, наедине со своей бедой? Тощий снова залаял. Кто-то приближался. Неужели Ужак? Да, это он и другие полицейские с карабинами наготове. А его руки, крепкие руки Хулиана, не держат винчестер, и глаза, ясные глаза, мутнеют. Он потряс Бласа за плечо:
— Эй, смотри, идут, идут…
Блас уже окоченел, Хулиан последним усилием повернулся к врагам. Он хотел выстрелить, но глаза застилала ночь. Он еще смог различить, что чья-то тень стремительно кинулась к полицейским. Раздался выстрел. Потом другая тень пошла на него. Она росла. Что-то твердое коснулось его лба. И на секунду, совершенно ясно, он почувствовал, что перед ним открывается безмерная тишина.
Пуля пробила Хулиану голову. Умирая, он так и не понял, что тенью, кинувшейся на полицейских, был Тощий. Верный пес бросился на Чумпи, и тот выстрелил. Теперь Тощий еще бился на земле, упрямо борясь со смертью. Чумпи смотрел на свою работу и самодовольно приговаривал:
— А еще говорят, Чумпи безмозглый… Ха, ха, ха! Что называется, побили зверей… Ха, ха, ха!
Наконец он приказал:
— Надо отвезти этих чоло в город. Мы их сфотографируем. Подымите-ка их…
Когда трупы проносили мимо пса, Чумпи заметил, что собака шевелится. Выстрелом он размозжил ей голову и погасил блеск глаз, которые все еще смотрели в тоске, как полицейские волокут тело хозяина.
— Сволочь пес, — сказал Чумпи, вспомнив, сколько раз он все губил своим лаем.
Вот какая эпитафия вознаградила за верную службу Тощего — разбойничью собаку.
X. НОВЫЙ ПОСЕВ
Крестьяне сеют, ухаживают за посевами и жнут, и каждый год возрождается в них любовь к жизни. В этом смысл их существования. Люди грубые, простые, они проходят, оставляя на земле только длинные, бесчисленные борозды. Что ж еще? Ничего. Человек живот хорошо, если он что-то сделал.
И вот засеяли последний участок господской земли. Сам дон Сиприано Рамирес твердой рукой рассыпал пшеницу по пахучей земле — дело для него привычное. Это были счастливые дни: прошлогодний урожай подошел к концу, и вот вновь полил дождь, вновь вспахали землю, вновь засеяли. Хозяева и пеоны радостно слились с землей.
Когда солнце село, работу кончили. Пятьдесят пеонов распрягают пятьдесят пар волов. Животные мирно мычат, направляясь к стойлам. Далеко, в округе Саукопампа, звонит колокол. Но люди уже помолились в поле, прямо на борозде, за своим благородным делом.
Хозяин и управляющий
Дон Сиприано высок ростом, но несколько тучен. Лицо у него жирное, одутловатое, кожа белая. На нем желтый груботканый костюм и тяжелые ботинки. Шляпа из пальмовых волокон надвинута на самые брови. Хмурый и худощавый дон Ромуло перекинул пончо через плечо и нахлобучил измятую тростниковую шляпу. Ноги у него тощие, кривые, и темные брюки висят, как на палках. Оба идут, утопая в земле по щиколотку, и глядят вниз, точно считают борозды. Дон Сиприано засунул руки в карманы жилета. Время от времени он улыбается. Немного позади почтительно шагает дон Ромуло, теребя усы. Он тоже улыбается.
Прекрасна земля, особенно когда она вспахана. Мягкая, рыхлая, добрая, окутанная пахучими испарениями, она дышит плодородием.
Пеоны по приказу хозяина ждут его, выстроившись у края поля. В сумерках цветистые пончо не кажутся такими яркими. Держа шляпы в руках, чуть опустив лохматые головы, пеоны следят исподлобья за доном Сиприано. Его мощный голос властен и уверен:
— Сеять надо, сеять. Чтобы ни один клочок земли не остался пустым. Сами знаете, какой был прошлый год: почти ничего не собрали. Если и этот год будет таким, один бог знает, что ждет ваших детей. И расходуйте зерно осторожно. Не очень-то надейтесь. Вот что я хотел вам сказать. В чем есть нужда — просите. Можете идти…
Нестройный ряд рассыпался, и пеоны толпой обступили дона Сиприано. Кому волов, кому семян. Хозяин внимательно слушает и отдает распоряжения:
— Хорошо, хорошо… Ты возьми Горбатого… впряги как следует, он новичок. Ты Пегого возьмешь. Ты — Лимона. Пускай попотеют… Я их видел — все время отлынивают… Завтра дон Ромуло выдаст зерно, кому надо: овса и пшеницы — больше ничего нет. Слышите, дон Ромуло?
Управляющий, стоявший рядом, перестал поглаживать усы и ответил:
— Да, сеньор, завтра.
Усы его не слушались. Вот уже тридцать лет дон Ромуло закручивал их, но ему так и не удалось осуществить свою мечту: молодцевато загнуть их кверху. Разумеется, сейчас он уже ни о чем не мечтал — просто теребил усы по привычке.
Наконец все пеоны ушли. Хозяин и управляющий медленно направились в усадьбу, спокойно беседуя, и слова их пахли землей, пшеницей, благодатным дождем.
В столовой их ожидал накрытый к обеду стол. Они сели, как всегда, а с ними донья Кармен — теща дона Сиприано, и донья Хулиа — его жена с младенцем на руках, и мальчик Обдулио.
Хозяин усадьбы и управляющий рассказали о посеве и оживили всех. Пошел дождь, застучал по черепицам крыши, и с полей потянуло свежим, терпким, вездесущим запахом земли, вспаханной и полной семян.
XI. МЕСТЕЧКО ПОД СОЛНЦЕМ
Старик Маше и еще пятьдесят индейцев — мужчин, женщин, детей — просили дона Сиприано у дверей его дома:
— Возьмите нас, хозяин, возьмите…
— Ну что вы делать будете? Сами видите, все прахом идет.
В голосе его звучала досада. Уж который день он был неспокоен. Вначале все шло хорошо. Целую неделю барабанил по земле дождь. Дон Сиприано радовался, повторяя старую крестьянскую поговорку: «Большая засуха — к большим дождям». И на его земле, и на земле арендаторов зазеленели свежие всходы. Молодые ростки весело и рьяно тянулись вверх. Но вот дожди пошли реже. Тучи каждое утро появлялись над рекой и лощинами, ползли по склонам, скрывая на время холмы, сгущались далеко в вышине, а потом исчезали. Иногда, очень редко, разражался короткий ливень или падали скупые капли, которым не промочить землю.