Золотая звезда
Шрифт:
Она поискала номер телефона Шорина и позвонила ему:
– Вы не забыли то, о чём вы меня просили?
– Конечно, не забыл.
– Ну вот это случилось.
– Очень хорошо. Я скоро буду у вас.
Человек, по фамилии Томашевич, минут пятнадцать проглядывал том словаря, потом вернул его и ушёл, получив обратно своё удостоверение.
Соня была немного удивлена тем обстоятельством, что Шорин пришёл только к вечеру. Он попросил у неё этот том, очень внимательно перелистал его, нашёл нужные страницы и стал разглядывать их через лупу.
– Посмотрите, – сказал Шорин, показывая Соне раскрытую книгу.
Соня
– Вы не спрашиваете фамилии человека, который брал у меня этот том словаря? – сказала Соня.
– Фамилия – Томашевич?
Соня изумлённо посмотрела на Шорина. Помолчав немного, он сказал:
– Я должен поблагодарить вас. Прошу вас продолжать интересоваться духовными запросами гражданина Томашевича...
Несмотря на обычный, непроницаемый, несколько рассеянный вид Шорина, Соне показалось, что он был чем-то очень доволен.
Глава XXI
Кажется, назревают события
Первым ощущением группенфюрера, когда он стал приходить в себя, был холод в затылке. Затем фон Мангейм почувствовал беспокойство от прикосновения чьих-то пальцев к его вискам. Фон Мангейм открыл глаза и увидел существо в белом. Он понял, что это врач, а не ангел, потому что ангелы, как известно, не носят очков в роговой оправе. И решил, что не убит, а только ранен.
С трудом повернув голову, фон Мангейм увидел сидевшего у изголовья постели Иноземцева. Иноземцев был единственным человеком, которого допустили к группенфюреру, потому что он, Иноземцев, оказался спасителем жизни фон Мангейма. Это Иноземцев послал патруль егерей на пятьдесят четвёртый километр. Патруль немного запоздал: два вестфальца лежали мёртвые, но группенфюрер был жив, только оглушён. Партизаны протащили его метров двести по просеке, а затем бросили и скрылись, когда егеря открыли бешеный огонь.
Тихонько, шепотом, рассказал обо всём этом Иноземцев группенфюреру.
– Я просил вас подождать моего возвращения, – сказал, по-видимому, искренно огорчённый происшествием Иноземцев. – Это была большая неосторожность...
– Виноват во всём Шнапек... Зачем вы ему понадобились тогда столь экстренно?
– Он назначает меня бургомистром вместо Ерофееева.
– Вместо Ерофеева? – в изумлении повторил фон Мангейм. – Я думаю, что этого не будет... Дорога не кончена.
И слабым мановением руки он дал Иноземцеву понять, что аудиенция кончилась.
Кроме Иноземцева только Тася Пискарёва пользовалась особым расположением со стороны немцев. Её даже допускали на пирушки к фельдкоменданту Шнапеку, хотя Тася Пискарёва была не слишком хороша собой. До войны она работала телефонисткой на узле связи и ничем не привлекала к себе внимания. Теперь же, при немцах, она жила в штабном городке, в лучшей части города, и немцы охраняли её, почти как Ерофеева.
В Плецке говорили, что Тася оказала большие услуги немцам. Гибель Разгонова, убитого немцами на разъезде сто тридцать второй версты, связывали с внезапным возвышением Пискарёвой. Сто тысяч, обещанных немцами за голову Разгонова, по слухам, были уплачены Тасе. Но всё это были слухи, разговоры. Достоверно было только то, что она пользовалась особым
В один ноябрьский вечер коменданту Шнапеку доложили, что выехавшая в город с утра Тася не возвратилась. Машину, в которой она уехала, видели в сумерки у офицерского казино, затем следы её терялись. Через сутки опрокинутую машину нашли под мостом, шофер и ефрейтор лежали тут же, убитые тесаком, рядом на земле лежали изорванный шарф Таси и вывороченная её сумочка.
Шнапек не сомневался, что Тасе отомстили за Разгонова. Гибель Таси не очень огорчила немцев, хотя её весёлый характер развлекал даже хмурого Шнапека. Другое тревожило немцев. Случай на охоте с группенфюрером фон Мангеймом и смерть Таси Пискарёвой доказывали, что после трёх месяцев относительного спокойствия партизаны опять показали, на что они способны. Нужно было принять строгие, решительные меры, а группенфюрер фон Мангейм, командовавший силами СС в этом районе, после неприятного случая на охоте впал в странную апатию. Всё это беспокоило и раздражало коменданта.
...В то время как охранная полиция, полевая жандармерия, тайная полиция искали хоть каких-нибудь следов похищения Таси, в семидесяти километрах от Плецка, на лесной поляне, в шалаше сидели двое – Иноземцев и живая и невредимая Тася Пискарёва. Метрах в пятидесяти от них, прикрытый еловыми ветками, стоял самолёт «У-2». В шалаше происходил тихий разговор.
– Ты должна быть довольна, – говорил Иноземцев, задумчиво глядя на огонёк коптилки, – ты должна быть довольна, у тебя была нелёгкая жизнь всё это время.
– А у тебя? – сказала Тася.
Резкие морщины легли у переносицы и у рта Иноземцева.
– Я знал, на что я иду, хотя был горожанин, типичный москвич. Начал войну в парашютно-десантных войсках, сразу хватил лиха: сто семнадцать человек нас осталось, когда мы вышли с оружием в руках из окружения. Потом – ранение и ещё ранение. Восемь месяцев в лесу. Городской человек попадает в лес... Зимние ночи, костров разводить нельзя, метель, мороз, голод, ожидание самолёта с пищей, а главное – с патронами. И это – ещё не главное испытание.
– А что, по-твоему, главное?
– Сразу об этом не скажешь... Видишь ли, Лев Толстой под фамилией Долохова вывел в «Войне и мире» партизана Фигнера, Александра Самойловича Фигнера. Это был гордый, страстный характер. Фигнер был хорошим офицером-артиллеристом, но попросился у Кутузова отпустить его в Москву. Москва в то время была в руках у французов. Фигнер собрал разорённых людей, потерявших родных и близких. Вместе с ними он истреблял французов в самой Москве. Потом, когда неприятеля изгнали, Фигнер появляется в оккупированном французами Данциге. Он снова собирает отряд из бывших пленных испанцев и русских и снова по-партизански борется с французами в тылу. За ним охотились, голову его оценили, его преследовали лучшие кавалерийские полки. В конце концов, Фигнера и его людей окружили близ города Дессау. Фигнер бросился в Эльбу, поплыл. Конец его похож на конец Чапаева: его ранили, и он утонул в реке. Какая необыкновенная судьба! Правда?