Золото Хравна

Пастернак Мария

– A-а, вы хотите завтра присутствовать на похоронах как родич погибшего, – кивнул Торлейв, притворившись, будто не понимает, о чем речь.

– Не только, – пробормотал охотник.

В этот момент все взгляды обратились к выходу. Бонды расступились с почтением. В горницу вошли отец Магнус и сюсломан Маркус, самые уважаемые люди в округе. Оба они были высоки ростом, но отличались во всем прочем. Отец Магнус был человек плотный, веселый, круглолицый и румяный. Бритьем он пренебрегал, и щеки его почти всегда покрывала белесая недельная щетина. Когда он улыбался своим прихожанам – а улыбался он часто, – на левой его щеке появлялась круглая ямочка, что делало его похожим на огромного младенца. Его волосы, остриженные вокруг тонзуры в кружок, уже начинали седеть, но были светлы, так

что седина не бросалась в глаза. Был он слаб зрением и из-за этого казался несколько беспомощным, но синие глаза смотрели с небритого лица с такой доброжелательностью, что казалось, он сам лучится, точно солнце на небосводе. Прихожане церкви Святого Халварда любили своего настоятеля. Он никогда не заносился перед ними, всегда вникал в их беды, плакал вместе с ними над их грехами и молился об искуплении. Каждый хуторянин в округе знал, что к отцу Магнусу можно прийти в случае нужды, он никогда никому не откажет. И в этот раз, едва он вошел, метя пол подолом бурого подрясника, Торлейву показалось, что в полутемной горнице стало светлее.

Сюсломан Маркус, напротив, был чрезвычайно худ. Теплое подбитое мехом сюрко [86] свисало с его с сутулых плеч так свободно, точно сюсломан вовсе не имел тела – ни живота, ни груди. Из-под подола сюрко торчали худые журавлиные ноги. Темно-лиловые шоссы [87] и короткие сапоги черной кожи плотно обтягивали сухие икры и тощие лодыжки. Его темные густые брови постоянно двигались, и все речи сюсломана сопровождались разнообразной их мимикой.

86

Сюрко – верхняя одежда прямоугольного покроя с вырезом для головы, без рукавов или с широкими рукавами.

87

Шоссы – средневековые штаны-чулки.

Следом за сюсломаном Маркусом протиснулись его секретарь, писарь и слуга. Последний нес широкий черный дорожный плащ господина, затканный узором из маленьких, редко рассыпанных по ткани серебряных розеток, и лиловый бархатный берет с серебряной пряжкой и фазаньим пером.

Агнед бросилась раскланиваться перед сюсломаном и целовать священнику руку, и охотники поднялись навстречу вошедшим. Стюрмир низко поклонился:

– Приветствую вас, сюсломан Маркус! Я Стюрмир по прозвищу Грош, сын Борда с Каменистого Склона, что на Вороновом мысе в Нур-Трёнделаге. Вот это – Альгот Весельчак, сын Скамкеля, обратите на него внимание: он неразговорчив, но за свою жизнь завалил не одного медведя. А прозвище свое получил за то, что никто ни разу в жизни не видел его улыбающимся. Он мастер бросать ножи – надеюсь, как-нибудь он продемонстрирует вам свое искусство. Филиппус Финн, сын Ореккьи, он приехал с севера. Дидрик Боров, сын Хёскульда Друмба…

– Я знаю Дидрика, сына Друмба, – сухо проговорил сюсломан. – С хёвдингом Нилусом, сыном Сигхвата, также можете меня не знакомить. О вас же мне рассказывал барон Ботольв. Он считает вас умелым охотником. Кажется, сегодня вам удалось доказать это на деле.

– Можно и так сказать, – усмехнулся Стюрмир.

– Я собираюсь поговорить с господином бароном. Надо бы нам с ним объявить награду за каждого такого зверя. Не менее четырех эртугов за голову. Как по-вашему?

– По-нашему, сюсломан, четыре эртуга за эдакую тварь маловато будет. – Стюрмир сладко улыбнулся.

– Вы что же, предлагаете повысить цену до двух эйриров? – поинтересовался сюсломан. – Что скажут наши бонды? Награда выплачивается из их средств.

– А вы, сюсломан, не желаете ли взглянуть на этих тварей? – спросил Стюрмир, продолжая сладчайше улыбаться. – И бонды тоже пусть посмотрят.

– Что ж, – сюсломан повернулся к выходу, – я буду рад увидеть вашу работу.

Все повставали со своих мест и направились на двор. Торлейв шел рядом с отцом Магнусом.

– Как там девушка? – спросил священник.

– Спала, когда я уходил.

– Хорошо, что спала.

– Она уверена, что это не Стурла, – сказал Торлейв. – Я бы прислушался к ее словам.

Священник покачал головою в маленькой серой помятой скуфье.

– Тяжко

ей придется теперь. И ведь она еще не в совершенных годах. Кто же возьмет на себя управление имуществом Стурлы – усадьбой и всем городским его хозяйством? Насколько я понимаю, то владение, что в городе, довольно велико, а я не знаю в нашем округе ни одного дееспособного родственника Вильгельмины, что был бы вправе принять на себя опекунство. Возможно, тебе, Торлейв, что-нибудь известно? Ни у Стурлы, ни у Кольфинны в наших краях не было родни. Может, где-то живут родичи матери Стурлы – Ракели, дочери Вильхьяльма? Я немного помню ее еще с тех времен, когда мы со Стурлой были детьми.

Торлейв покачал головой.

– К сожалению, отче, мне о том ничего не известно. Стурла продал ее наследство – три усадьбы где-то в Раумарики [88] , – но я в ту пору был еще ребенком.

– Если родичи не найдутся, приходу придется назначить опекуна из наиболее уважаемых людей херада. Ты столько лет провел в доме Стурлы, Торлейв, кого бы ты посоветовал? Барона Ботольва или сюсломана Маркуса?

При этих словах священника Стюрмир обернулся.

– Боюсь, – сказал он, – что придется мне взять на свои плечи то нелегкое бремя, о котором говорите вы, отче.

88

Раумарики – историческая область в Южной Норвегии.

– Что? – Отец Магнус остановился, близоруко щурясь в лицо Стюрмира. – Вы будете родич Стурлы, сына Сёльви с Елового Острова?

– По отцовской линии, – кивнул Стюрмир. – Оба мы – потомки Хравна Бешеного из Нур-Трёнделага, с мыса Хравна. Слыхали о таком?

– Да, был, говорят, в прежние времена такой лихой морской хёвдинг среди трёндов, – сказал священник. – Кажется, еще при конунге Сигурде Магнуссоне Крестоносце или при Харальде Гилле… точно не припомню.

– Пращур мой, и верно, родился еще при Сигурде Крестоносце, а помер в один год с Инге Первым Хромым [89] – хоть это и не важно. Важно другое: были у меня кое-какие дела с родичем моим Стурлой. Но лучше будет, ежели мы поговорим об этом позже.

89

Норвежские короли: Сигурд Магнуссон Крестоносец (1103–1130), Харальд Магнуссон Гилле (1130–1136), Инге Харальдссон Хромой (1136–1161).

– Нет уж, говорите, коль начали, – вмешался сюсломан. – Судьба девушки нас очень беспокоит.

– Вопрос такой непростой, что не знаю, с чего и начать. Да и стоит ли так прямо при всех…

– Полагаю, будет правильно, если вы, Стюрмир, сын Борда, сейчас и при всех объясните, чего же вы хотите от дочери Стурлы, – громко проговорил Торлейв.

Стюрмир, даже не взглянув на него, повернулся к сюсломану:

– В вашем хераде принято, чтобы молодые перебивали старших и встревали в их разговоры?

– Торлейв! – укоризненно покачал головой сюсломан, и брови его свелись к переносице.

– Хорошо, – сказал Стюрмир. – Все равно рано или поздно наступит день, когда мне придется заявить о своих правах, понравится это кому или нет. Немногим более полугода тому назад, как раз на мессу Халварда [90] , мой родич Стурла Купец, сын Сёльви с Елового Острова, взял у меня в долг весьма значительную сумму. Было то в Нидаросе. Положение у Стурлы и впрямь было тяжкое, один из его кораблей с грузом дорогих тканей потерпел крушение по дороге из Валланда. Стурла был почти разорен. Он узнал, что я могу ссудить ему деньги, и умолял меня сделать это. Негоже отказывать родичу, не так много осталось на норвежской земле нас, потомков Хравна. Стурла сам и составил документ. Для меня это тоже были немалые деньги, я вез их в Силь, чтобы купить там усадьбу для своей сестры. В результате покупку пришлось отложить, как и свадьбу сестры – у меня не осталось средств даже на ее приданое. А ведь ради ее усадьбы продал я свое имение.

90

Месса Халварда – 15 мая.