Золото Хравна
Шрифт:
– Я ничего не понимаю! – сказала Вильгельмина с отчаянием.
– А и не надобно тебе ничего понимать. Лучше бы тебе, девочка, не ходить домой, а остаться у меня. Чую я зло, а как избыть его – не знаю.
– Не могу, бабушка. Как же там Оддню и Кальв вторую ночь без меня? Не волнуйся, сегодня Торлейв переедет к нам на Еловый Остров.
Торлейв решительно поднялся со скамьи.
– Тетушка Йорейд, нам с Вильгельминой пора в обратный путь. Темнеет рано, нам надо засветло оказаться на хуторе. Не хотелось бы разделить судьбу Клюппа.
– Ах да, волки, – усмехнулась старуха. – Волки, варги, оборотни. Этот морок не про нас, это пусть Финнбьёрн Черный Посох надеется убить варульва серебряным болтом из самострела с помощью сейда. Запомни мои слова, Торлейв, сын Хольгера: эти, как ты говоришь, сказки – совсем
Вильгельмина кивнула и пошла в сени. Она так устала, что даже бояться у нее уже не было сил.
– Зачем вы так напугали Вильгельмину, тетушка Йорейд? – спросил Торлейв.
Йорейд посмотрела на него снизу вверх.
– Ты славный мальчик, Торлейв, сын Хольгера. Оба вы добрые дети, и ты, и она. Не оставляй ее. Для нее наступают трудные времена.
– Я не оставлю ее, можете быть уверены.
– Монахи из Нидароса неплохо научили тебя уму-разуму, – невесело усмехнулась старуха. – Одному только научить тебя они не сумели. И где же им тебя научить, коли они и сами не умеют?
– Сегодня вы говорите загадками.
– Приходи ко мне, когда наступят лучшие времена. Летом. Я сварю светлого пива: оно очищает разум. Я начертаю старший футарк на камнях, и разложу их пред тобою на песке, и научу тебя, чем «naudir», нужда, отличается от «winju», счастья [75] . Это понимать всякому резчику на пользу. Помнишь исландца Эгиля, сына Лысого Грима? Не умей он резать руны и не знай тайного их смысла – что стоило бы его мастерство скальда, когда враг его Бард велел подать Эгилю рог с ядом?
75
Йорейд называет имена рун.
– Эгиль вырезал руны на роге, рассек себе ладонь ножом и окрасил их своею кровью, – сказал Торлейв. – Виса, сказанная им, привела в действие силу рун, и рог разлетелся на куски. Так говорят люди.
Торлейв уже наклонился, чтобы, выходя, не удариться головой о низкую притолоку, но внезапно выпрямился:
– Тетушка Йорейд, почему не расскажете нам с Вильгельминой всё, что знаете?
– Я знаю не больше того, что знаю, – отозвалась старуха. – Неужели ты думаешь, что я не сделала бы всё, что в моих силах, чтобы уберечь мою девочку от несчастья? Не ведаю, что ты думаешь обо мне, Торлейв, сын Хольгера; люди всякое про меня говорят. Я и впрямь имею некие знания… сверх тех, что даны людям из Городища. Но ежели мне и открывается что-то, чего не видите вы, то, поверь, это не то, что сага, где одно слово следует за другим и все они вместе складываются в повесть. Если ты возьмешь лист пергамена, исписанный сверху донизу, и, не читая, ножом изрежешь его в клочья, а после изымешь несколько обрывков, ты не поймешь всей саги; но отдельные слова и руны будут тебе ясны. Возможно ли по ним угадать общий смысл? Иногда – да, иногда – нет. Так же и то, что дано мне увидеть в будущем и в прошлом. Если слепец пощупает лишь волчий хвост, сможет ли он описать уши зверя? Я могу лишь с уверенностью сказать, что со Стурлой не всё ладно; но он жив… пока еще жив, раз Вильгельмина не увидела его мертвым.
– Нам надо идти, чтобы успеть засветло, не то, боюсь, нам придется самим убедиться в том, что у волка, кроме хвоста и ушей, есть зубы, – сказал Торлейв.
– Да хранит вас Господь, дети, я же стану петь за вас. Волков не бойтесь: от этого-то зла есть кому вас защитить.
На дворе Торлейв глубоко вдохнул холодный воздух. Интересно, что бы сказал брат Мойзес? Когда-то он так бережно разворачивал перед Торлейвом
Глава 4
Дорога домой казалась бесконечной. Они бежали вперед, скользя с пологих откосов, Вильгельмина привычно правила путь своих маленьких лыж. Торлейв старался держаться с нею рядом; иногда он касался ее руки – тогда Вильгельмина поднимала усталые глаза и невесело улыбалась.
Небо над головой было ясным, облака ушли далеко на юг. В воздухе, еще задолго до сумерек, появилась твердая, колючая свежесть. Снег жестко засвистел под лыжами, запел на поворотах; он уже не был так пушист и нежен, как утром.
– Подмораживает, – сказал Торлейв, когда с вершины холма они увидели березовую рощу и колеи санного тракта.
– Будет холодная ночь, – отозвалась Вильгельмина. Это были первые слова, произнесенные ими с тех пор, как они покинули дом Йорейд.
Они выехали на тракт и понеслись по нему рука об руку. – Как ты думаешь, что это было – то, что ты видела? – спросил на бегу Торлейв.
– Не знаю. Я слыхала, что бабушка умеет ворожить, но я никогда не видела, как она это делает.
– Ты полагаешь, это всё правда?
– Ох, Торве, не знаю!
– Я не верю, что со Стурлой что-то случилось, – решительно сказал Торлейв. – Я, конечно, люблю Йорейд, но – ты не обижайся – в ее годы у стариков с памятью бывает и хуже. Стурла просто задержался в Нидаросе. Скоро он вернется, и все твои страхи рассеются.
– А что же тогда я видела?
– Ты волнуешься за него, и эти разговоры о варгах тебя расстроили. Ты уснула под пение Йорейд, и тебе привиделся сон.
– Возможно, но тогда это был очень странный сон. Сначала мне привиделся какой-то фьорд, высокий обрывистый берег. Я могу поклясться, что никогда не видала его прежде. Потом – еловый лес, там была скала, похожая на ётуна: казалось, протяну руку – и смогу коснуться этих холодных, иссеченных ветром камней. Потом я увидела тебя. Ты шел на лыжах, была ночь, какое-то странное место, башня, ельник. Поблизости тоже было море – я это чувствовала, хоть и не видела его. Я вспомнила, что должна думать об отце, и сосредоточилась, и в этот момент увидела изгиб дороги. Это была Дорога Конунгов в том месте, где она сворачивает к самому Нидаросу. Там шла битва. Отец оборонялся от нескольких человек, сверкали мечи, осенняя грязь на дороге была перемешана с кровью. Они выбили меч из руки Стурлы, схватили и связали его. Я не знаю, кто они такие, я не видела их лиц.
– Ты просто разволновалась! – с болью глядя в ее испуганное лицо, произнес Торлейв.
Обогнав его на спуске, Вильгельмина развернулась поперек лыжни – так резко, что Торлейв едва успел затормозить, чтобы не сбить ее с ног.
– Торве! – вскричала она. – Не разговаривай со мной так, точно я ребенок или точно я больна!
– Ну что ты, Рагнар Кожаные Штаны, – проговорил Торлейв. Переведя дыхание, он вернулся на лыжню. – Какой же ты ребенок? Ты великий воин, викинг и берсерк [76] .
76
Берсерк – так в древней Скандинавии называли воина, умевшего перед битвой вызывать в себе состояние боевого гнева – неконтролируемой агрессии. Берсерк становился сильнее обычного человека, был нечувствителен к боли и один стоил нескольких воинов. Берсерки очень ценились как воины, но их боялись не только враги, но и друзья, потому что берсерк в состоянии боевой ярости не всегда мог отличить своих от чужих.