Золото и сталь
Шрифт:
– Я знаю, мне говорили. В том-то и дело. Я извинюсь за свою грубость, позову его на охоту, а то, что он не поедет, – так сам виноват. – У Бюрена был довольный вид человека, сочинившего удачную комбинацию.
– А если он опять поймёт тебя не так? И примет приглашение за нечто большее? И прилетит к тебе на твою охоту?
Бюрен задумался, и новый друг его с любопытством следил, как меняется хищное красивое лицо. Бюрен не знал, чего он точно хочет. Он и верил, что Рене не поедет к нему в Измайлово – ведь молодой Лёвенвольд не охотился, все это знали, – но он всё-таки немножко хотел еще раз увидеть
– Ты пошлёшь ему книгу со слугой? – спросил Анисим Семёныч, нарочно, чтобы Бюрен очнулся.
– Да, пожалуй. Знаешь, если он всё-таки приедет – я просто предложу ему свою дружбу. Как думаешь, это будет очень глупо?
– Да так же, как я сейчас предлагаю тебе свою.
– Твоя дружба мне куда дороже, – отвечал Бюрен, пожимая Маслову протянутую руку, – только она для меня – навырост, я тебе пока что бесполезен.
– Не всё меряется выгодой, – с тёплой учительской интонацией отозвался Анисим Семёныч, – и дружба – не сделка. А если будешь в Петербурге – все-таки живи у меня, не ищи квартиры. Я напишу тебе адрес.
Маслов отпустил его руку и смотрел в глаза – уже без лукавства, открыто и честно, словно, как и Рене когда-то, приглашал его в свой круг, в свою стаю. Но – не играть, и без проклятого двойного дна. И Бюрен невольно сравнил и подумал: здесь – надёжнее и проще, но там зато – интересней.
Всю охоту Бюрен поглядывал на Корфа, вспоминая веселую фразу Анисима Семёныча – «Корфу не хватает». И сглазил-таки парня – Корф, наверняка от ведьмина его взгляда, свалился с коня, отбил бока, испачкался, разозлился и отправился злиться и дальше – в свою палатку. Так и выпала Бюрену на вечер работа, неверный жребий фаворита.
Бюрен выпил у костра с егерями какой-то жуткой шотландской сивухи, краденной еще с московских празднеств, отправился к хозяйке в её охотничий домик и выполнил работу свою, отдал честь, ответил урок – на отлично.
– Ты хорош, – похвалила его хозяйка, – а вот Корфу, бедняге – ему не хватает.
Бюрен усмехнулся забавному совпадению их мыслей и придвинул хозяйское кресло поближе к огню. Днём было жарко, а ночи стояли прохладные, приходилось топить. Бюрен подумал, что вот нормальные люди с женою – представляют в воображении метресс, а он, дурак такой, наоборот…
– Я слыхала, мальчонка у тебя родился, – припомнила хозяйка, – как он, здоров? Пишет тебе жена?
Она говорила по-русски, Бюрен отвечал ей по-немецки – но ничего, оба понимали.
– Сынок, Петер Густав, – похвастался Бюрен, – супруга пишет – крепкий мальчишка, обжора и крикун. Жду не дождусь, чтоб его увидеть.
– И я бы взглянула, – отчего-то грустно проговорила хозяйка, – привез бы ты к нам его, показал.
Бюрен вспомнил, что хозяйка-то вдова, детей у неё нет и, скорее всего, не будет. Сёстры-фрейлины насплетничали ему, давно ещё, о том, что у герцогини женская болезнь, застудилась в холодных митавских покоях. Значит, если привезти к ней ребёнка – она
– Я привезу к вам сына, для меня большая радость и честь – видеть его у вас на руках, – нежно и почтительно прошептал Бюрен, склоняясь над креслом. Да, если женщина возьмёт ребёнка на руки… Забавно, а ведь можно удерживать чужое сердце в ладонях – не только постелью, но и чем-то иным…
В домик заглянул егерь:
– Там барон Лёвенвольд, к вашей светлости.
Герцогиня аж подскочила с кресла – ей очень захотелось барона Лёвенвольда. Бюрен ещё прежде сказал ей, что пригласил барона на их охоту, да только вот не пояснил – какого. Впрочем, нельзя было судить его строго – баронов Лёвенвольде все и всегда путали. Хозяйка влюблена была в старшего, неистово как кошка, и сейчас её ожидал не самый приятный сюрприз.
– Проси барона! – нетерпеливо крикнула герцогиня. – А ты, Бюрен, денься куда-нибудь с глаз моих.
Деваться из комнаты было особенно некуда, и Бюрен просто отступил – в неосвещённый угол.
Распахнулась дверь, явился обещанный барон – и, конечно же, не тот. Впрочем, Бюрен-то думал, что не будет совсем никакого, он не ждал, что Рене приедет. То есть как – пока шла охота, немножко ждал, и потом чуть-чуть, а сейчас – уже нет.
– А я надеялась увидеть вашего старшего, – разочарованно протянула герцогиня.
Рене склонился к её руке – длинные его серьги красиво качнулись:
– Лёвенвольд-первый связан обязанностями ландрата. Увы, родина не в силах разжать свои когти и отдать его нам, даже ненадолго.
Он отпустил герцогинину руку, мазнул равнодушным взглядом по Бюрену, словно не видя. Это был Рене – и это не был Рене. Его прежняя львиная лохматая гривка – то был, оказалось, парик, а собственные волосы у Рене были чёрные – гладко зачесанные за уши, будто у рижских сутенёров. Он приехал на охоту – потому и львиный парик, и мушки, и краску оставил дома. На бледном, без грима лице выделялись лишь синие раскосые стрелки, и губы его без помады совсем сливались с кожей. И жеманная смешливость, и кокетливые изломанные жесты – все это тоже осталось в Москве, в том сундучке, с мушками и краской.
– Жаль, что Гасси занят, – герцогиня смотрела на Рене как смотрят на маленьких собачек – с явным желанием взять на руки и хорошенечко потискать, – палатку тебе поставили, но лучше в доме ночуй, барон, земля нынче холодная. Я выпить прикажу, ужин…
Наверное, она решила – ну, не один, так другой, этот тоже ничего…
– Благодарен за приглашение, – Рене поклонился и продолжил с трагической серьёзностью, – но доктор Бидлоу запретил мне пить. Могут повторно раскрыться сифилитические язвы.
Бюрен рассмеялся про себя: «Мистификатор! Ты же это выдумал!»
А Рене отступил, печальный и серьёзный, под привычным ему женским вожделеющим взглядом, невозможно красивый и – увы! – фатально недоступный. Наклонил голову – мол, простите, что разочаровал, – и серьги качнулись, заиграли, и в глазах заиграло – пламя.
– Ступай, барон, в палатку – мой Бюрен тебя проводит. – Хозяйка отыскала глазами Бюрена в его темном углу, прошипела: – Ну и приятели у тебя, Яган. Иди, отведи его…