Золото русского эмира
Шрифт:
Распятый на полу монах грустно улыбнулся.
– Брат Кристиан… ты поймешь. Не забудь, о чем я тебя просил.
– Я помню.
Хранитель памяти выдвинул из мрака железный сундук, запертый четырьмя печатями и обернутый цветными бусами оберегов.
– Поклянись. Все поклянитесь.
– Не беспокойся, брат Цырен. Клянусь, что прикончу тебя, если леопард победит. Мы умеем усмирять зверушек, – Хранитель склонился с ножом над первой печатью.
– Такая зверушка вам не по зубам, – Цырен шептал слова, как в горячке. – Либо вы беретесь
– Он прав, – промолвил старший из Хранителей. – Разве не достаточно тех смертей, что уже произошли? Мы должны поклясться, что не оставим его. Ты разве не с нами, Мама Анна?
– Вы свихнулись, так же, как ваш глупый Кузнец, – колдунья разметала косички, затряслась всем телом. Словно в ответ на ее бормотание, заворчал привязанный в лесу летучий змей. – Конечно, я не брошу вас, нерадивых. Та мерзость, что убила столько насекомых в вонючем городе… она слишком опасна и для нас, кха-кха… Но вы все обязаны запомнить… И ты запомни, брат Цырен. Когда мы покончим с этой мерзостью, я больше не стану терпеть. Все эти беды от того, что перестали чтить Книгу, кха-кха. Этот отвратительный, нечистый город надо стереть.
– Но… там растут и учатся наши дети, – Хранитель памяти помедлил, срывая вторую печать.
– Быстрее, брат Кристиан, – монах стучал зубами, но не от холода. С его обнаженной груди стекал пот. Митрополит свистящим шепотом повторял «Отче наш», прочие церковники тоже шевелили губами.
– Клянусь, что исполню, – поднял открытую ладонь Олеша.
– Клянусь… клянусь…
– Я клянусь, что исполню свой долг! – торжественно провозгласил патриарх.
– Клянусь своим посохом, – стукнул деревом о землю Дед Касьян. – Пусть сожрут меня заживо черви, коль от клятвы отойду.
Пожилой Качальщик наклонился и влил в рот монаху немного жидкости из бутылки.
– Так лучше?
– Да…
– Мне не все равно, что случится с нашими детьми и внуками, – вполголоса продолжала бурчать Мама Анна. – А я клянусь вам, что немедленно соберу всех. Этот город несет не жизнь, а смерть. Дети там учатся? Кха-кха, охх… Дети там учатся всякой дряни. Многие уже рассуждают, как паршивые городские насекомые. Многие не желают жить в лесу! Ты слышишь, брат Кристиан? Я тебе говорю! Ты можешь представить Качальщика, который не желает жить в лесу?!
– Я слышу тебя, Мама Анна, – ровно ответил Хранитель. Он поддел ножом последнюю печать на сундучке, откинул крышку – и едва слышно застонал. Будто дали знать о себе старые раны.
Остальных Качальщиков качнуло назад, точно в лицо им ударил ветер. Мама Анна заслонилась рукой, Исмаил шепотом читал заговоры. Молодой колдун не успел отпрянуть, невидимой волной его толкнуло в грудь, ударило о стену. Младшие Озерники, сопровождавшие Деда, скорчились в углу, точно побитые собаки. Митрополит выронил Библию.
В саду перед крыльцом взвыли псы. Казаки из свиты патриарха попадали на колени, истово
– Чур нас, чур, окаянный, – зашептали люди хором.
«Боже святый, что я тут делаю?» – подумал патриарх.
На дне сундучка, в тряпице лежало что-то пятнистое. Желтое на черном, черное на желтом.
Крохотный леопард, грубая поделка, с едва намеченными лапами и хвостом, чучело, набитое сухими травами и золой. Но шкура когда-то принадлежала настоящему байкальскому леопарду. И когти, и зубы, которые зашили в чучело, когда-то принадлежали хищнику. Кристиан, непрерывно творя заклятия, вытащил онгон.
В зале бывшего дворца стало еще темнее. Мама Анна со стоном схватилась за щеку, словно у нее разболелся зуб.
– Что теперь, брат Цырен?
– Во… возьмитесь за руки. Вы должны стать в круг…
В парке один из драконов сорвался с привязи, с треском вылетело кольцо из толстой дубовой колоды. С сиплым карканьем над рваными ветвями деревьев кружили вороны. По крыше барабанили ветки, ветер превратился в настоящий ураган.
«И что мне на озере не сиделось? – спросил себя Дед Касьян. – Не нравится мне это… неподвластная чернота прет…»
– Недобрая сила, – пробурчал из мрака Исмаил. – Как бы Слабые метки ненароком не разбудить…
– Что теперь? Все держатся за руки, брат Цырен.
– Подожги… подожги веревку.
– Горит.
Веревка вспыхнула, голубой огонек пробежался по ее изгибам, замыкая голого распятого человека в неровный круг. Кроме Цырена, в круге остался только Кристиан. Одним точным движением он вскрыл Цырену вену, собрал кровь в чашку с узким горлышком, быстро заговорил рану. Цырен начал медленную тягучую песню.
– Быстрее… – простонала Мама Анна. – Он говорил, что сразу надо резать леопарда.
– Чужое ведовство, темное… раз ошибешься, всем конец настанет, – всхлипнул в углу молодой Озерник.
Цырен пел все так же замедленно, странно и непривычно ломая строй музыкальных фраз. Соборники сжались в кучку, с недоумением прислушивались к гнусавым яростным звукам.
– Брат Олеша, держи ему левую руку. Чую я, нелегко нам придется, – приказал младшему Кристиан. – А ты, Исмаил, держи колени. Не доверяю я металлу клятому…
Кристиан скальпелем вскрыл мягкой игрушке брюхо, вылил туда кровь. Секунду все оставалось тихо, затем с грохотом вылетела оконная рама. Дворец тряхнуло, словно неподалеку взорвался вулкан. Кристиану показалось, что маленькая пушистая игрушка зашевелилась в руках и стала увеличиваться. Глаза крохотного леопарда, сделанные из бусинок, вспыхнули. А может, это только ему показалось, и вспыхнули огни свечей, заботливо прикрытые Анной?