Золото русского эмира
Шрифт:
Деньги. Деньги. Деньги.
Вздыхали, маялись члены Малого круга, прибитые вечными сквозняками в казначействе. Уж больно споро тратилось то, что в тяжких трудах столица завоевывала. И вроде всё неплохо, войну вон как деньгами обеспечили, сыт солдат, оружием снабжен и одет, обозы роскошные в город ползут, день и ночь стройка, а вот поди ж ты, не сидится Кузнецу спокойно, поход на восток еще затеять мнит. Деньжищ-то сколько надо…
– Министр транспорта, пожалуйста!
И понеслось… Рубенс помечал в блокноте, вытаскивал начальников поочередно, краем глаза следил за ходиками, слал записки секретарю.
…Четыреста грузовиков спущено с конвейера в Нижнем,
– Министр сельского хозяйства.
Поднялся Кирилл Лопата, неуклюжий, заросший, жутко стесняющийся новой полувоенной формы, введенной президентом для обязательного ношения.
«Вредная скотина, так и не научился мыть голову, разит, как от пса, – брезгливо отметил про себя Рубенс, внешне показывая крайнюю заинтересованность. – Впрочем, скотина дельная, ковбоям спуску не дает, что бы без него делали…»
– …Подсолнечника снимем пятьдесят тысяч тонн, не меньше… Свеклы шестьдесят тысяч тонн наберется, тут скупим на корню, поскольку второй завод сахарный к маю в Орле пустим, и еще два в Саратове уже работают, на украинском сырье пока… По мясу ситуация обнадеживает. Если такой же забой вести не будем, как в прошлом году, для военной кампании, то примерно восемнадцать тысяч тонн… Так, на правом берегу Невы ферму куриную наконец запустили, на сорок тысяч мясного поголовья, продают норвегам уже…
Поднял руку старшина Счетной палаты.
– Это то, что ковбои заявляют к продаже, или общий прогноз?
– Это только хозяйствами заявлено, мы закрома больше не шерстим… – хмыкнул министр. – Хотя кое-где пошерстить бы следовало… В Липецке консервный завод запущен, правда, с опозданием в месяц, но птицу уже крутит… Зерна засеем из расчету такого, чтоб мильена три тонн собрать, это не включая за Уралом пару губерний, там клерков из Учетной палаты в том месяце опять потрепали…
– Список областей, где потрепали? – перебил вице-президент, одними глазами скомандовал младшему Рубенсу. Тот моментально кивнул, занося в блокнот беззвучное распоряжение. – Где этот список? Вы передали в ведомство господина Борка?
– Я… это… – напрягся Лопата, стараясь избежать режущего взгляда папы. – Все сделано, докладную составили, только ходу пока не дал… Неясно, на кого вину возлагать, губернаторы-то лбом стучат, что невиновны. Разбойничают там много, а власть-то крепкая, сам знаешь… знаете.
Лопата проклинал себя, что опять запамятовал категорическое требование новейшей инструкции по этикету: в официальной обстановке обращаться следовало ко всем исключительно на «вы». А Рубенс разглядывал графин с квасом и вспоминал последнюю служебную записку Тайного трибунала, где агентами Борка четко указывалось, скольких дружков среди ковбоев укрывает министр от обязательного продналога и сколько он на этом имеет. Кирилла Лопату можно было бы давно привлечь и посадить, если бы не очевидные выгоды от его работы на своем посту…
Лучшего агрария и одновременно организатора не сыскать, столичный губернатор вполне отдавал себе в этом отчет. Несмотря на регулярные доносы о вопиющих нарушениях, несмотря на периодические голодные бунты и нечестно нарезанные наделы. Зато Кирилл Лопата обеспечил провиантом
И что самое важное – за полгода ни разу не было массовых отравлений.
Сегодня министр выступал не на официальном Малом круге, в кабинете присутствовали те, кому он по чину руки бы не подал, но отчитывался так, словно готовился к посевной. Лопату внимательно слушали три человека – начальник снабжения столицы, министр торговли Портос и командир гарнизона. Командующему президент Кузнец подчинил все военные формирования, оставшиеся в городе, кроме батальона Тайного трибунала, сотни казаков из президентского конвоя, роты чингисов из охраны первых лиц и батальон недавно реорганизованных Внутренних войск, подчиненных начальнику охраны Эрмитажа. Этих набирали сплошь из иноземцев безземельных и безлошадных, готовых на всё ради получения гражданства и надела. Наделы и помощь были обещана всем. Ввести такую хитрую систему посоветовал бумажник Портос, поднаторевший дома, во Франции, в науке управления разнородными наемниками.
Идея себя оправдала: материальные ценности теперь охраняли люди, контакты которых с прочими военными были крайне ограничены из-за языкового барьера и разницы в целях. Наемники не торопились домой, их интересовали деньги. Рубенс-старший быстро вошел во вкус нововведений, издав несколько приказов. Теперь наемникам, охранявшим правительственные здания, запрещалось даже просто вступать в разговоры с кем-то, кроме сослуживцев и командира, в противном случае их ждало лишение жалования и погон. За месяц пребывания у власти Рубенс безжалостно вышвырнул двоих за попытку закурить на посту. Еще одного иноземца, пытавшегося, будучи в карауле, завести шашни с привокзальной барышней, прилюдно высекли, сорвали погоны и отправили в штрафбат на прокладку дорог…
– Министр торговли, – объявил секретарь.
Зашелестели страницы, покашляли. Готовились обсуждать предметы самые спорные, поскольку бумажнику, приглашенному Кузнецом из загадочной Франции, не особо доверяли. Кузнец настоял, чтобы Министерству торговли выделили бывшее здание Ленэнерго на Марсовом поле, туда же перевел биржу и представительства основных коммерческих компаний. Клерки беспрестанно ворчали, что негодный доставучий иноверец принуждает их к немыслимым тяготам, к беготне и корпению по двенадцать часов в день, что привечает своих, а с сынами родовитых россиян обращается, словно с дикарями, что выгнал десяток человек за мелочи, а за скромные подношения, что брали у ковбоев при заключении зерновых контрактов, так и до каторги четверых довел. Угрожали Портосу, да еще как, родственнички осужденных. Напрямую, лично угрожать не решались, поскольку полиции было приказано за родней осужденных мздоимцев присматривать, но трижды обстреливали и дом, и автомобиль.
Впрочем, бумажника напугать было непросто. Привыкшая к постоянным угрозам со стороны парижских епископов, его скромная община расположилась на ветреных берегах Невы вольготно. Невзирая на трудности адаптации, на непривычный воздух и воду, большинство из двухсот бумажников осели прочно и в первый же год обросли деловыми связями. Дети их вместе с детьми Качальщиков и прочих чужаков посещали лучшую гимназию при Эрмитаже, молодежь поголовно поступала в Академию, а ухватистые матроны в париках и наглухо застегнутых темных платьях вели бурную торговлю, оживив сразу три городских рынка.