Золото собирается крупицами
Шрифт:
Обойдя несколько старых отвалов, мальчики подошли к Фатхии, которая неподвижно сидела на плоском камне. Глаза ее были повязаны черной тряпкой. Гайзулла тронул мать за руку:
— Эсей, дай-ка мне тот хлеб, что остался…
— Ты же только что ел, опять проголодался? — Вытащив из мешочка кусок лепешки, она разломила его пополам, половину протянула Гайзулле, а вторую аккуратно положила в тот же мешочек, затем дрожащими руками собрала крошки с подола и положила их себе в рот.
— Ты его сразу глотаешь, а лучше соси, как я, —
— Спасибо, — сказал Загит, все еще держа в руках кусок лепешки, которую молча протянул ему Гайзулла.
— Да что ты на него смотришь? Ешь! — от вернулся тот.
— С кем это ты говоришь? — обеспокоилась Фатхия.
— Это сын Хакима-бабая, тоже пришел золото мыть, — ответил Гайзулла. — Проголодался и замерз. — Он снял с себя старые рукавицы из козьей шерсти и надел их Загиту на ноги. — Покамест согреешься немного…
Загит, дрожа, набросился на хлеб.
— Ты один пришел, сын Хакима? — спросила Фатхия.
— Да…
— Бедненький… — Старуха снова вынула свой мешочек и протянула вторую половину лепешки: — Возьми тогда и это… Сегодня пятница, вот и будет милостыней, помяни покойного отца Гайзуллы!.. Молись аллаху, сынок, и нас в молитве не забудь, пожелай нам найти много золота! Если аллах тебя услышит, куплю тебе новые штаны… Зарок даю, что куплю!
Загит уже откусил было от лепешки, но вспомнил о голодных братьях и сестрах, оставшихся дома.
— Ты что? — удивленно спросил Гайзулла.
Загит втянул голову в плечи.
— Чего боишься? — повторил Гайзулла. — Ешь, ешь, я на тебя не смотрю…
— Можно, я домой отнесу? — робко попросил Загит. — У нас дома все сидят голодные…
— Бери, бери! — махнул рукой Гайзулла. — Хлеб твой, что захочешь, то и делай!
Загит сунул хлеб за пазуху и собрался было идти домой, но сидевшая молча Фатхия опять обратилась к нему:
— Сколько знаков ты сегодня намыл, много?
— Зря ты его спрашиваешь, мама, — Гайзулла улыбнулся. — Я говорю, он еще маленький, совсем не знает даже, где золото ищут… Ты когда-нибудь золото видел? Знаешь, что такое знак? — спросил он Загита.
— Вчера отец нашел, по он мне не показывает… — опустив голову, ответил Загит.
— Я тебе сейчас покажу, — Гайзулла поднял старый, заштопанный французский платок, который лежал возле порожнего мешочка, и, развязав узелок, открыл его перед Загитом. В платке поблескивали мелкие, почти белые крупицы.
Загит никогда не думал, что золото собирают такими крохотными песчинками, и, вспомнив, как утром хотел найти кусок величиной хотя бы с кулак, невольно покраснел.
— Золото желтое, мне отец говорил, — шепотом сказал он.
— Это если в куске! — со знанием дела ответил Гайзулла. — Видишь? Это то, что мы с мамой сегодня намыли… А если б намыть раз в десять больше, как раз один грамм получится.
— А что такое знак?
— Знак — это одна песчинка, понял? Здесь у меня знаков десять, весит это все
— Ты что, с ума сходишь! — рассердилась Фатхия. — Дай сюда золото!
— Не спорь со мной, мама! Я хозяин! — вспылил Гайзулла. — Смотри, вот рассержусь и все рассыплю!
Фатхия замолчала, только дрожали, лежа на , коленях, ее высохшие старые руки.
— Попусту здесь не болтайся, иди домой! — обернулся к Загиту Гайзулла. — А вот станет по теплее, я тебя к себе в помощники возьму, лад но? И будем вместе мыть!
Дома Загит застал отца. Ни на кого не глядя, Хаким приделывал к саням вязки. Глаза его покраснели, лицо опухло, на сына он даже не взглянул. Мальчик осторожно присел у чувала, протянув ноги к огню, и стал наблюдать, как играют рядом на полу дети. Время от времени тихо стонала Мугуйя, лежавшая на нарах и крепко прижимавшая к себе спеленатую дочку.
— Открывай ворота, открывай ворота! — бубнил Султангали, двигая по полу березовые чурки. — Мои кони идут, вороные мои, кони идут! Гамиля, видишь моих лошадей? Когда я вырасту, буду богаче самого Хажисултана-бая! Знаешь, сколько у меня будет лошадей? Запрягу их в сани и поеду по горам! Динь, динь! — закричал мальчик. Сестра вторила ему. Вдруг Султангали быстро обернулся и дернул ее за черную косичку, и тотчас, увидя, что Гамиля собралась зареветь во все горло, зашептал: — Посмотри на Аптрахима, он еще не доел! Возьми у него хлеб и спрячь, брату потом отдадим! — Султангали показал на задремавшего у чувала Загита. Га миля послушно встала и затопала к младшему брату.
— Дай! — потянула она за хлеб. Но Аптрахим вцепился ручонками в хлеб и громко заре вел.
— Зачем трогаешь? — сердито повернулся Хаким. — Ты свою долю получила уже!
— Мы ж только пошутили… — сказал Султангали.
— Я тебе покажу шутки! — вскочил Хаким. — Все безобразия в доме от тебя! — Он хлопнул сына по затылку и снова сел.
Султангали почесал затылок и, как ни в чем не бывало, схватился за чурки, но через минуту поднял голову и поглядел на отца.
— Есть хочу… — жалобно протянул он.
— Сиди смирно! Где я возьму вам столько хлеба? У-у, обжора, и так больше всех ешь! А ты что лоботрясничаешь? — повернулся он к старшему сыну, проснувшемуся от крика и тершего кулаками глаза. — Иди сюда! На, руби связку для саней, учись, пока я жив!
Загит молча взял протянутую отцом молодую черемуховую ветку, уже отесанную топором.
— Если человек ремесло знает, он не пропадет! — продолжал уже спокойнее Хаким. — Думаешь, зря меня лучшим мастером в деревне считают? Даже из соседних деревень приходят заказывать и ложки, и чашки, и тазы, и седелки, а то телегу или тарантас — я все сделаю! Будешь стараться, и ты мастером станешь… Знаешь, что в нашем ремесле главное?