Золотое дно (сборник)

Личутин Владимир Владимирович

меня не пообидься.

Ванька нехотя выпустил из души обиду, расслабил

себя, вернее всего — захоронил недавнее зубоскальство

приятеля в потаенном погребке до хорошего дня. Да и

оставаться одному не хотелось посреди лесной дороги,

и потому тоже сбросил лыжи, подбитые с исподу лоси­

ными камусами. Олени бежали тяжело, видно, путь одо­

лели немалый, вывалив жаркие языки; нарты раскаты­

вало по черепу дороги, порой они подпрыгивали на мер­

злых

конских кавалках, и тогда седок лениво поднимал

голову. Разглядели, что ненец мертвецки пьян, и олени

смирно бегут тореным путем в деревню Вазицу. Они,

приученные хозяином Прошкой Явтысым, так и доста­

вят его до хлебной лавки, мокро всхрапнут разом, что­

бы пробудился отчаянный хмельной человек, и Прошка

сразу очнется, почуяв махорочный дух, выстанет из тя-

13

Желого сна, наберёт в лавке хлеба и водки полпый хол­

щовый мешок, потом усядется посреди проезжей до­

роги, мешая встречным лошадям, и будет визгливо и

протяжно кричать свою туземную песню, словно не

нашлось другого места, и тянуть из горлышка хмель­

ную воду.

Разглядели ребята Прошку Явтысого, богатого олен-

ного хозяина, и, не сговариваясь, скакнули на полозья,

нарты сразу осели на задок, и олени пошли шагом. Не­

нец так и не проснулся, а Мартынко, всегда охочий до

забавы, вдруг увидел горлышко еще не распечатанной

бутылки, которая выехала из оленьей шкуры, готовая

свалиться на дорогу. Мартынко показал взглядом прия­

телю, мол, давай отчудим, по Ванька так же молча и

постно покачал головой. «А ну тебя»,—бессловесно ска­

зал глазами Мартынко, ловко вытянул бутылку из ме­

хового одеяла и сунул ее за пазуху.

— Положь! — испуганно шепнул Ванька, но дружок

только оскалился и махнул рукой.

— Подлости не терплю. По-воровски поступил, —

надоедно ныл Ванька, когда ребята уже спрятались в

солому на гумне Коны Петенбурга. Бутылка, белая от

мороза, стояла подле ног на присыпанном мякинной

трухой полу и невольно притягивала взгляд.

— Да не канючь ты... Заладил одно. Не ной, тебе

говорю! — вдруг осердясь, прикрикнул Мартынко, и мо­

лодые усы по-кошачьи распушились. — Тебе только мам­

кино молоко тянуть. Сосок лешов. А еще заводила, гра­

мотей вшивый. «Мать родную забуду заради мировой

революции». А там не такие сопливые нужны. Рубаки

нужны, питухи, чтобы бутылку на лоб и папаху оземь.

Уже отошел Мартынко от злости и сейчас весело

балаболил.

Говорун парень, ой, говорун, весь род Пе-

тенбургов — говоруны-щеканы: слово новое родят —не

залежится на языке, не застоится в горле, обязательно

выплеснуть надо. Надоело Мартынке глазеть на бутыль,

обнял ее широченной мужицкой ладонью.

— Сейчас распечатаем, и дело с концом. Самоеду и

так за глаза было.

— Воровски не терплю, да и осквернять себя

не хочу.

— Трусишь, вот и весь сказ, — лениво задорил М ар­

тынко.

14

— Это я трус, я, да? — запетушился Ванька, но

приятель добродушно махнул рукойЛ

— Не трус... не-не... за то с тобой и\хожу. — Побол­

тал бутылку, а пить так не хотелось, Но и отступать

было поздно, потому еще раз встряхнул и, как делали

бывалые питухи, лихо запрокинул над горлом, весь за ­

каменев нутром. Слышно было, как водка гулко лилась,

булькала внутрь, словно катилась по камиям-голышам,

и Ванька зачарованно, с каким-то испугом смотрел на

багровое лицо друга. Мартынко сразу посоловел весь,

лихорадочно заглубились глаза, и нос заострился, по­

том пошли по щекам крапивные пятна. Он еще пробо­

вал что-то петь: «Ой, девушки, голубушки, иесчастие

мое» — и вдруг запрокинулся на пол, собрался в комок

и тонко, с подвизгом заплакал. И сразу стало видно,

что несмышленыш еще Мартынко Петенбург, только что

на крещенье по пятнадцатому году жить начал.

Ванька перепугался, огородами кинулся к Петенбур­

гам, злорадствуя в душе, кричал, да так, что слышно

было на улице:

— Дядя Кона, дядя Кона, подите скорее! Мартынко

ьаш помирает! Воровски стащил у самоеда бутылку...

Я ему: «Матяня, не пей, Матяня, не пей», —а он как

идол. Воровски, дядя Кона, разве можно воровски?

— Вот охальник растет, от бандюга, ну я ему задам

вздрючки, я ему намну бачины!—глухо бормотал Кона

Петенбург, размахивая чересседельником.

Неделю после того Мартынко таился от Ваньки, вид­

но, после порки чувствовал себя скверно или стыдно

было показатьсяна глаза приятелю, но однаж­

ды подкараулил его за деревней и молча, сумрачно

свалил кулаком в снег. С тех пор они словно бы захо­

лодели друг к другу, внешне не выказывая неприязни...

«Интересно, как он меня воспримет?» — подумал

внезапно Иван Павлович, минуя жидкую березовую вор-